Барри сосредоточенно заворачивал марихуану в бумагу, следя за тем, чтобы сигарета была тугой и не рассыпалась. Свернув сигарету, он глубоко затянулся.

– Я сам себя проклинаю, Сью. Ты же знаешь, какой я.

В досаде Сьюзен тяжело вздохнула. Предполагалось, что теперь она должна принять его обратно, а ей вовсе этого не хотелось.

– Хочешь, я поговорю с ней? Может, что-нибудь получится?

Он посмотрел на нее с выражением презрения и удивления.

– Я думал, тебя это должно обрадовать, а ты, значит, хочешь поучаствовать в мирных переговорах?

Не помня себя, Сьюзен выпалила:

– Выходит, ты ошибался!

Барри изумленно покачал головой:

– Вот и вся правда, черт возьми. Моя старуха не ждет меня назад. Я оплачиваю все счета, одеваю и обуваю всех, слежу за тем, чтобы все было тип-топ, а теперь ты осмеливаешься сказать мне, что я здесь нежеланный гость.

Сьюзен покачала головой, огорченная происшедшей в нем переменой. В таком состоянии он становился опасным.

– Я этого не говорила, и ты знаешь, что никогда бы не сказала. Просто ты счастлив с Розель, вы хорошая пара. Я рада видеть тебя счастливым, Барри. Как бы ни было трудно в это поверить, но она сделала тебя лучше. Дала тебе то, что я не смогла бы дать, будь у меня на это хоть миллион лет.

– И что же она дала? Классную задницу? Вдобавок к умным разговорам красивое лицо, на которое приятно посмотреть, и секс, лучше которого у меня в жизни не было?

Сьюзен погладила живот, располагаясь более удобно.

– Она дала тебе спокойствие ума и стимул для работы. Я и дети никогда не давали тебе этого. Ты всегда смотрел на нас как на ярмо. С Розель ты был спокойным, счастливым, и, если ты все испортил, в этом моей вины нет. Я о ней постоянно думаю. Она очень хорошая.

Барри залился смехом:

– Ты еще та штучка, но меня не проведешь, Сьюзен Далстон. Ты сейчас как сыр в масле катаешься. Немного денег и дети под боком – это все, что тебе нужно, не правда ли? Я дал тебе все: детей, деньги, дом. И что я получил взамен?

Сьюзен смотрела ему в лицо, на сердце у нее стало тяжело. Она отдала ему все лучшее, что у нее было, не слишком задумываясь над этим, отдала все, что могла: себя, самоуважение, лучшие годы жизни. Она родила ему детей, сумела их вырастить и хорошо воспитать, несмотря на огромные трудности, и содержала дом в чистоте и порядке, чтобы ему приятно было возвращаться сюда.

Сейчас она готовилась дать жизнь еще одному ребенку, которого уже любила, хотя и он был результатом насилия, как и все остальные дети. Она старалась сэкономить на себе, чтобы дать малышам все необходимое и еще немножко сверху. И Барри имел наглость сидеть здесь и сравнивать ее с Розель, которая жила той жизнью, о которой Сьюзен могла только мечтать. Муж бил ее по поводу и без повода, украл у нее счастье, постоянно высмеивал все, что бы она ни делала, издевался над ее попытками заняться самообразованием и образованием детей – и сейчас хотел, чтобы она приняла его с распростертыми объятиями?

А еще она знала, что выбора у нее нет. Если он захочет вернуться домой, то вернется, и ничего тут не поделаешь. Жизнь была полным дерьмом. По крайней мере, ее жизнь.

Розель выглядела великолепно, и Сьюзен сказала об этом. Розель очень обрадовалась искреннему комплименту.

– Ты выглядишь потрясающе, девочка, как будто только что сошла с обложки журнала.

Розель усмехнулась:

– Я только что из косметического кабинета. Здесь, в Сохо, есть один чудак, который подбирает макияж каждому индивидуально. В следующий раз я возьму тебя с собой, ему нравится экспериментировать.

Обе женщины засмеялись.

– Такого подопытного кролика, как я, у него точно никогда не было.

Розель заразительно рассмеялась: что в голове, то и на языке – в этом состоял секрет обаяния Сьюзен, хотя сама она никогда не старалась кому-то понравиться.

– Как там Барри? – ровным голосом спросила Розель, и Сьюзен задумалась, прежде чем ответить.

– Честно?

Розель кивнула.

– Он меня убил бы, если бы узнал, что я рассказываю тебе… Ну и хрен с ним! Тебе скажу честно: в таком состоянии я не видела его никогда в жизни. Он не был таким даже в худшие времена. Похож на маленького мальчика, у которого отняли любимое ружье. Половину времени проводит в мире фантазий, а другую половину доставляет мне и детям серьезные неприятности.

Розель было больно это слышать.

– Извини меня, Сьюзен, мне следовало подумать о том, что все скажется на вас.

Сьюзен вздохнула:

– Он любит тебя, Розель, ты так много сделала для него. Он стал лучше.

Розель пожала плечами, на ее красивом лице не отразилось ничего.

– Ему следовало об этом подумать, когда он начал ухлестывать за той маленькой шлюшкой.

Сьюзен махнула рукой и понимающе покачала головой.

– Она была для него ничем, милая. Я их столько перевидала. Для Барри это был просто «процесс», и ничего больше. А поскольку мозгов у него не больше, чем у комара, нужно делать на это скидку. Но сейчас он очень жалеет о том, что сделал.

К ним подошел официант, чтобы принять заказ. Они улыбнулись приятному молодому человеку. Сьюзен наблюдала, как официант едва не переломился, обслуживая Розель, и еще раз удивилась необыкновенной власти красоты. Существования Сьюзен официант даже не заметил.

Она окинула помещение взглядом. Приятный итальянский ресторанчик на Дин-стрит, где Сьюзен чувствовала себя как дома. Она часто здесь бывала и хорошо помнила первый визит сюда, свои переживания по поводу того, достаточно ли хорошо она одета, правильно ли накрашена и не пожалеет ли Розель, что ее пригласила. Но тогда они вдоволь насмеялись, и Сьюзен успокоилась. Ресторан был частью жизни многих людей, которые приходили сюда пообедать, поболтать и посмеяться.

Сьюзен заерзала на стуле. Ребенок был огромным и постоянно давил на мочевой пузырь. Розель сделала заказ и снова повернулась к ней:

– Я заказала тебе классное блюдо: палтус, жаренный в масле и лимонном соке, а также немножко овощей и спагетти. А еще у нас будет хорошее легкое красное вино, чтобы подкормить малыша железом. Один стакан тебе не повредит, – во всяком случае, не так, как твоя никотиновая фабрика.

Они рассмеялись.

– Надо бы бросить курить, но с тех пор, как Барри вернулся домой, нервы у меня расшатались. Мне понравилось жить одной. Никаких вонючих ног, оскорблений и злости. Это было здорово. Спокойно и здорово.

Они снова захохотали. Затем лицо Розель стало серьезным.

– Он сделал мне больно, Сью, связавшись с такой мразью, как эта проститутка. Тем более на рабочем месте. Понимаешь, девочки должны уважать меня, а если они увидят, что я спустила такое ему с рук, я стану всеобщим посмешищем.