Погрузившись в поезд, они быстро братались с теми, чьих взглядов так старательно избегали на платформе, наливали друг другу вино, делились едой, бесконечно распевали «Интернационал». Основных маршрутов было два: в Марсель, а затем – тайком на суда до Барселоны или Валенсии или в Перпиньян, а там в Пиренеи, чтобы под покровом ночи перевалить через горы. В горах анархисты, все еще сторожившие границу, бывало, отправляли их восвояси под тем предлогом, что существует нужда в оружии, а не в людях, хотя на самом деле их пугало создание коммунистического Иностранного легиона, способного их раздавить[413].

Крестьяне в поле выпрямлялись, провожая взглядами вагоны или грузовики с поющими молодыми иностранцами. Наиболее теплым был прием в городах, где большинство населения, включая детей, приветствовало их поднятием сжатого кулака. В Барселоне, невзирая на сомнения либертарианцев, радость по случаю приезда интербригадовцев была безграничной.

12 октября пароход «Ciudad de Barcelona» высадил в Аликанте первых 500 добровольцев, два дня назад поднявшихся на борт в Марселе. Поезд доставил их в Альбасете, где в казармах Гражданской гвардии на улице Свободы, захваченных после начала восстания, находилась база Интербригад.

Здесь, в месте гибели множества националистов, приезжие проходили вводный курс. Казармы содержались в отвратительном состоянии, пока их не привела в порядок группа немецких коммунистов. Остро стояла проблема гигиены, особенно для тех, кто был ослаблен вызванным безработицей недоеданием. Кормежка – бобы в масле – только усугубляла дизентерию у британских рабочих-добровольцев, не привыкших, вместе с канадцами и американцами, к чужой пище. Немецкие коммунисты, едва приехав, вывесили плакат «Слава дисциплине!», французы ответили плакатами об опасности венерических заболеваний. (При отсутствии антибиотиков они косили интербригадовцев с не меньшей силой, чем бойцов милиции.)

В Альбасете интербригадовцев учили азам политграмоты и обеспечивали обмундированием: шерстяными альпийским шапками или беретами хаки, летными куртками, бриджами, длинными толстыми чулками и башмаками не по размеру. Некоторым доставалась форма времен Первой мировой; американцы приехали одетые как «клецки» (солдаты американской армии тех же лет). Подходившее по размеру обмундирование было редкостью. Партийные функционеры и комиссары резко выделялись внешним видом: черные кожаные куртки, темно-синие береты, портупея с тяжелым 9-миллиметровым автоматическим пистолетом – последний был излюбленным атрибутом партийца.

Новобранцев строили на парадном плацу, где перед ними выступал Андре Марти, ответственный за Интербригады: во время боя за Ирун он переправлял французских добровольцев через границу. Седоусый коротышка с отвисшей челюстью, в огромном берете, он сделал себе имя во время мятежа на французском военном флоте в Черном море в 1919 году. Героическая легенда о Марти в партийной мифологии превратила его в одну из наиболее могущественных фигур в Коминтерне, на авторитет которого почти никто не осмеливался посягнуть. В то время он уже заразился сталинской паранойей и панически боялся заговоров. Под влиянием московских показательных процессов он стал всюду видеть «фашистско-троцкистских» шпионов и считал своим долгом их истреблять. Позднее Марти сам признавался, что по его приказу было расстреляно около пятисот интербригадовцев, почти десятая часть всех погибших на войне интернационалистов, хотя некоторые оспаривают эту цифру[414].

26 октября оргкомитет Интербригад переименовал себя в Военный совет, в который входили Виталь Гайман («Видаль») и Карлос Контрерас[415], а также генерал Вальтер. Переводчицей была Констансия де ла Мора, племянница премьера-консерватора Антонио Мауры и жена коммуниста – командующего республиканскими ВВС Идальго де Сиснероса. Военсовет занял виллу на окраине города: Андре Марти реквизировал в Альбасете несколько зданий. Военным командиром Интербригад был генерал «Клебер» (он же Лазарь Штерн), высокий седовласый венгерский еврей, ветеран Красной армии, позднее расстрелянный по приказу Сталина[416]. Он прибыл в Испанию по изготовленному НКВД поддельному канадскому паспорту на имя Манфреда Штерна[417].

Парадный плац в Альбасете использовался для строевой подготовки, после которой батальонные комиссары читали добровольцам длинные лекции о том, за что им предстоит сражаться. Далее устраивались семинары: на них комиссары предлагали для обсуждения идеи, по которым устраивалось демократическое голосование. По примеру 5-го полка в Интербригадах стали отдавать честь офицерам. «Отдание чести – символ того, что товарищ, бывший в частной жизни эгоистом и индивидуалистом, перестроился на коллективистский образ жизни. Это доказательство того, что наша бригада, бывшее сборище благонамеренных любителей, превращается в точный механизм по уничтожению фашистов»[418].

Эти собрания и «демократические процедуры» неизбежно становились мишенями для насмешек возмутителей спокойствия, но комиссары сурово пресекали всякое легкомыслие: шутники были первыми кандидатами на подозрение в «троцкистско-фашистских наклонностях». Другие скептики, особенно старые вояки, прошедшие Великую войну, зло высмеивали эту «учебу»: большинство добровольцев были не готовы физически и не обладали элементарными военными навыками. Как заметил один ветеран, «из окопа не выпрыгнешь с «Капиталом» в руках».

Марти внушал добровольцам, что «когда I Интернациональная бригада вступит в бой, в ее рядах будут сражаться обученные люди с хорошими винтовками, это будет отлично оснащенное формирование». Все это было частью партийного мифа о профессионализме, тогда как на самом деле вопиющая нехватка элементарной подготовки должна была компенсироваться простой отвагой, замешанной на уверенности, что от интербригадовцев «зависят судьбы мира». Те, кому предстояло воевать с Африканской армией, должны были казаться милиции знатоками и умельцами, хотя умели только строиться, маршировать и разворачиваться. Многие ни разу не держали в руках винтовки, пока не выехали на фронт, так что немногочисленным ветеранам Первой мировой приходилось учить их заряжать старое разнокалиберное оружие. Неопытным солдатам предстояло выискивать в ящиках с боеприпасами разных калибров подходящие патроны для их оружия (это объясняло постоянные случаи заедания затворов и осечек).