Как могло случиться, что борьба за существование между примитивными и эфемерными варварскими княжествами так называемой Гептархии[292] привела к возникновению двух передовых и долговечных государств западной политической системы? Если мы бегло посмотрим на процесс, в ходе которого королевства Англия и Шотландия заняли место «Гептархии», то обнаружим, что определяющим фактором на каждой ступени являлся ответ на некий вызов, порожденный внешним давлением. Происхождение королевства Шотландия можно возвести к вызову, брошенному пиктами[293] и скоттами англосаксонскому княжеству Нортумбрия. Нынешняя столица Шотландии была основана Эдвином Нортумбрийским (чье имя носит до сих пор[294]) в качестве пограничной крепости Нортумбрии против живших по ту сторону залива Ферт-оф-Форт пиктов и бриттов долины реки Клайд. Вызов был брошен, когда пикты и скотты завоевали Эдинбург в 954 г., а впоследствии заставили Нортумбрию уступить им весь Лотиан[295]. Данная уступка вызвала следующий вопрос: будет ли эта утраченная граница западного христианства сохранять свою западно-христианскую культуру, несмотря на смену политического режима, или подчинится чуждой «дальнезападнои» культуре своих кельтских завоевателей? Будучи весьма далек от того, чтобы подчиниться, Лотиан ответил на вызов, «взяв в плен» своих завоевателей, как завоеванная Греция некогда «пленила» Рим.

Культура завоеванной территории оказалась настолько привлекательной для королей скоттов, что они сделали Эдинбург своей столицей и стали себя чувствовать и вести так, словно Лотиан был их родиной, а Хайлендз[296] — отдаленной и чуждой частью их владений. В результате восточное побережье Шотландии вплоть до залива Мори-Ферт было колонизовано, а «линия Хайленда» отодвинута назад поселенцами английского происхождения из Лотиана под покровительством кельтских правителей в ущерб кельтскому населению, чьими родственниками изначально являлись короли скоттов. По логически последовательному и при этом не менее парадоксальному переносу имен «шотландский язык» стал означать английский диалект, на котором говорили в Лотиане, вместо того, чтобы означать гэльский диалект, на котором говорили первоначальные скотты. Конечным следствием завоевания Лотиана скоттами и пиктами явилось то, что северо-западная граница западного христианства от залива Ферт-оф-Форт до реки Твид не была удержана и продвинулась еще дальше, пока не охватила весь остров Великобритания.

Так завоеванная часть одного из княжеств английской «Гептархии» фактически стала ядром нынешнего королевства Шотландия, и следует заметить, что та часть Нортумбрии, которая совершила этот подвиг, была границей между Твидом и Хамбером[297]. Если бы какой-либо просвещенный путешественник посетил Нортумбрию в X в., накануне передачи Лотиана скоттам и пиктам, то он бы наверняка сказал, что у Эдинбурга не будет большого будущего и что если какой-то город и станет постоянной столицей «цивилизованного» государства, то это будет Йорк. Расположенный посреди обширной пахотной равнины в Северной Британии, Йорк уже являлся военным центром римской провинции и центром церковного архиепископства и совсем недавно сделался столицей эфемерного скандинавского королевства, в котором действовали «датские законы»[298]. Но в 920 г. датское королевство Йорка подчинилось королю Уэссекса, впоследствии Йорк опустился до уровня английского провинциального города, а в наши дни ничто, кроме необычайных размеров Йоркшира среди всех английских графств, не напоминает о том факте, что некогда для него была приуготована великая судьба.

Какое же из княжеств «Гептархии» на юг от Хамбера могло взять на себя инициативу и образовать ядро будущего королевства Англия? Мы замечаем, что к VIII в. христианской эры ведущими соперниками были не ближайшие к континенту княжества, но Мерсия и Уэссекс, оба подвергшиеся воздействию пограничного стимула со стороны непокоренных кельтов Уэльса и Корнуолла. Мы также замечаем, что в первом раунде этого соревнования Мерсия вырвалась вперед. Король Мерсии Оффа[299] имел в своем распоряжении огромную силу, большую, чем любой из королей Уэссекса в его время, ибо давление Уэльса на Мерсию было сильнее, чем давление Корнуолла на Уэссекс. Хотя сопротивление «западных валлийцев» в Корнуолле оставило бессмертный отголосок в легенде о короле Артуре, оно, тем не менее, по-видимому, сравнительно легко было сломлено западными саксами. С другой стороны, суровость давления на Мерсию филологически подтверждается самим ее названием (преимущественно «граница» — the March), а археологически — остатками величественных земляных укреплений, протянувшихся от эстуария Ди до эстуария Северна, который носит название Рва [короля] Оффы (Offa's Dyke). На этой стадии казалось, что будущее не за Уэссексом, но за Мерсией. Однако в IX столетии, когда вызов со стороны «кельтской окраины» превзошел новый, гораздо более страшный вызов со стороны Скандинавии, эти надежды были обмануты. На этот раз Мерсии не удалось ответить, тогда как Уэссекс под водительством короля Альфреда ответил [на вызов] победой и, таким образом, стал ядром исторического королевства Англия.

Скандинавское давление на океанское побережье западно-христианского мира привело не только к объединению княжеств «Гептархии» в королевство Англия под властью дома Кердика[300], но также и к объединению под властью дома Капета[301] заброшенных обломков западной части империи Карла Великого в королевство Франция. Перед лицом этого давления Англия обрела свою столицу не в Уинчестере, предыдущей столице Уэссекса, расположенной в пределах области обитания западных валлийцев и сравнительно удаленной от скандинавской опасности, но в Лондоне, мужественно выдерживавшем удары судьбы и взявшем на себя всю тяжесть того дня в 895 г., когда [этот город] придал продолжительному сражению, возможно, решающий поворот, отразив попытку датской армады подняться вверх по Темзе. Подобным же образом и Франция обрела свою столицу не в Лане, который являлся местопребыванием последнего Каролинга, но в Париже, который принял на себя главный удар при отце первого короля из династии Капетингов и вынудил викингов остановить свое продвижение вверх по Сене.