Я понял дело и растолковал офицеру, что бургмейстер не думал его Сибирью стращать, а что он ему квартиру обещал, что «sie werden» по-немецки не значит Сибирь, а значит «вы будете». И так я примирил их и получил за то в благодарность от всей ратуши стакан пива, трубку табаку, славную квартиру и на другой день форшпан такой величины, что можно было в нем, по крайней мере, трем семействам разместиться.

В одно время со мною находился в Юнг-Бунцлаве светлейший князь Кутузов, который оставался там за болезнью. При нем находился между прочими квартирмейстерской части капитан Брозин 1-й, к которому я пошел. Брозин объявил мне, что светлейшего здоровье весьма плохое и что доктор Вилье, который его лечит, не подавал никакой надежды к его выздоровлению. И в самом деле, часа три после сего, когда я уже был на квартире, хозяйка моя прибежала в слезах и объявила мне о смерти князя. Все жители были в отчаянии: так на него надеялись и иноземцы.

Главная квартира и государь уже были в Дрездене. На другой день меня обогнал на дороге Брозин, который вез известие государю о кончине светлейшего. Говорили, что намерение Кутузова было остановиться на Эльбе и не идти далее вперед, но государь был иного мнения и настоял на своем. Впрочем, Кутузов вовремя умер, спасши отечество свое и получивши всевозможные почести. Счастие, часто содействующее успехам на войне, могло оставить его и помрачить приобретенную им славу.

Бишофсверд была последняя станция до Дрездена. Я радовался, что в тот же день настигну места своего назначения; мне оставалось шесть немецких миль, но как лошади в моем форшпане были плохи, то я большей частью шел пешком.

Около полдня прибыл я в Дрезден, где надеялся отдохнуть; но прежде всего мне должно было явиться к князю Волконскому. Я отпустил форшпан и, остановив повозку свою на левом берегу Эльбы, у самого моста, тут же оделся и пошел отыскивать князя. Первого встретил же на улице Брозина, который второпях сказал мне, что сейчас получено повеление от государя немедленно выступать вперед; что неприятель, собрав большие силы, идет к Дрездену и что вскоре будет генеральное сражение. Известие это было некстати, потому что нужно было провести дня два в Дрездене, дабы приготовиться к походу; но делать было нечего. Я сыскал квартиру князя. Состоявший при нем Перовский-старший был в тот день дежурным и сказал мне, что князь недоволен на меня за то, что я так долго пробыл в дороге. Князю доложили обо мне; он вышел и строго заметил мне, что я так долго в дороге был. Я не успел оправдаться, как он скрылся; но я дождался, как он опять вышел, и спросил его, где мне находиться прикажет.

– Находись пока при мне, – отвечал он, – войска в поход выступают, и ты следуй с главной квартирой.

В этот день переход назначен был в 7 миль, что невозможно было совершить, и потому войска тянулись сии 49 верст почти без остановки, день и ночь.

Главная квартира стала выбираться из Дрездена, и я возвратился к своей повозке, переоделся, пошел покупать конскую верховую сбрую и издержал последние деньги свои: оставался у меня один червонец. Затем пошел я в ратушу для получения форшпана. Комендантом в Дрездене с русской стороны был лейб-гвардии Измайловского полка полковник, кажется мне, Гейдеке, который мне объявил, что не получу форшпана без вида от князя Волконского; князя же в городе уже не было. Троюродный брат мой Муромцов, служивший адъютантом при Ермолове, на счастье мое тут случился и упросил полковника, который обещался мне дать форшпан, но не прежде как через два часа. Мне нельзя было так долго ждать, и я решился отправиться пешком, сложив все вещи в свою повозку.

Я отправил повозку вперед в город Вильсдруф, отстоящий от Дрездена в двух милях по дороге к Лейпцигу. Спустя полчаса я пошел вслед за нею пешком. День был весьма жаркий, я шел скоро и, достигнув Вильсдруфа, был уже совсем утомлен, ибо поутру еще много прошел пешком до Дрездена. В Вильсдруфе я отдохнул с час, пообедал и отправился перед сумерками далее. Ночь меня застала на дороге. Пошел проливной дождь, темнота была страшная, и я не видел сам, куда я иду. Лошади едва везли в нескончаемую гору; наконец, мы приехали после полуночи к какой-то корчме, где я совсем измученный уснул на соломе. На другой день до света я отправился далее пешком же; дождь не переставал лить. Мне хотелось выкурить трубку, но по несчастью я потерял огниво. Ничтожное обстоятельство сие было очень неприятно и напомнило мне положение мое в 1812 году; я тащился пешком по грязи, помышляя о том, что со мною могло случиться. Начальник дурно принял, я без денег, могу пропустить предстоящее сражение; но я не унывал и вызывал силы свои и терпение для достижения цели. Я прибавил шагу и вдруг увидел перед собою что-то в грязи и поднял прекрасное огниво со всем припасом, обрадовался и закурил трубку. С искрой, выбитой из кремня, прояснились мысли и надежда в моем сердце: я повеселел; мне казалось, нечаянная находка огнива указывала как бы начало перевеса обстоятельств в мою пользу.

Я въехал в какое-то большое селение, в котором стоял великий князь Константин Павлович с Конной гвардией, и пошел в штаб, чтобы найти кого-нибудь из знакомых, но провел там не более четверти часа и видел только подпоручика Глазова, который занимался составлением дислокаций для войск; но я встретил новое лицо, именно квартирмейстерского полковника Кроссара, необыкновенного чудака, которого прозвали царем-фараоном. Между тем я послал своего Николая отыскать князя Андрея Голицына, у которого при выезде из Вильны в Петербург я оставил свою верховую лошадь, купленную в Борисове и прозванную Французом. Николай нашел ее, но как Голицына не было дома, то ему велели в другое время за ней прийти.

Я продолжал далее свой путь пешком и прибыл в небольшой городок, где было много прусских офицеров. Пока лошади мои отдыхали, я зашел в трактир и познакомился за чашкой кофе с каким-то прусским лекарем, который, кажется, так же как и я, путешествовал пешком. Он надеялся, что у меня есть форшпан, а я надеялся на него; но, вышедши вместе, мы крайне удивились, найдя друг друга пешими. Форшпанов было много заготовлено на улице, и в ратуше происходил большой шум.

– Пойдемте, любезный товарищ, – сказал мне пруссак, – в ратуше теперь крик за форшпаны, бургмейстер совсем потерялся, нападемте на него вместе и станемте кричать; может быть, нам в суматохе и удастся вытребовать форшпан.

Сказали, пошли и сделали. Несчастного бургмейстера пруссаки рвали во все стороны, и он не знал, кому отвечать. Мы стали еще больше шуметь и схватили какого-то немца с трубкой, который дал нам форшпан. Мы расположились в нем и отправились в путь. Как я был в эту минуту доволен! Сидя на сене, я с участием смотрел на бедных пешеходов, которые тащились по большой дороге. Ноги мои, которые начинали уже отказываться, отдыхали, и я более не требовал от проводника, чтобы он скорее ехал.

Перед въездом в город Герингсвальдау стояли драгуны Ингерманландского полка, которые останавливали все собственные повозки офицеров для составления вагенбурга, потому что ожидали сражения. У них было только телег с десять собрано, и моя 11-я. Мне не позволили везти ее через город, хотя я и говорил, что везу казенные вещи. И так я принужден был бросить свою повозку с сеном; переложив из нее вещи в форшпан, которого если б у меня не было, то я нашелся бы принужденным остаться в вагенбурге, ибо вьюки у меня еще не были устроены.