– Одиннадцать, – пискнула Дина.

– Что одиннадцать? – не поняла Сиона.

– Без нас одиннадцать, с нами – четырнадцать, – объяснила Дина и тут же ехидно прищурилась. – Нет, конечно, если ты себя считаешь, то двенадцать. И как же ты сама за собой присматриваешь?

– Да ну вас! – под звонкий девичий хохот наконец скорчила гримасу Сиона и хлопнула дверью, крикнув уже через нее. – Поспешите! Горячая вода в нижней душевой еще есть, но мальчишки могут утащить! А то от вас потом пахнет!

– Правда, что ли? – ткнулась носом в собственное плечо Йора. – Вроде пока нет. Да и кто нас будет нюхать?

– Фаола – змея, – заявила Дина, сбрасывая котто. – То-то она крутилась вчера на ужине возле нашего стола. Подслушивала!

– Она хорошая, – не согласилась Гаота, расчесывая котенка, который раскинулся на постели. – Просто ей скучно. Может и обидно, что нам хорошо втроем. И что у нас котенок есть. Она наша ровесница, а живет с Сионой. А Сионе четырнадцать лет уже.

– Сиона красивая, – вздохнула Йора. – Видели, какие у нее волосы? А глаза? Кстати, а какие у Сионы «свои дела»?

– Она ходит после завтрака в средний зал, – объяснила Гаота. – Наставники играют в четыре корзины, ну, помнишь, мы играли? Ну, и если Пайсины, Капаллы, Крайсы или Деоры нет, то Сиона кого-то из них заменяет.

– Была охота, – выпятила губы Дина. – Вот уж точно вся потом пропахнешь. Против них же играют Юайс, Скин, Спрай и Роут. Здоровенные мужики! Ну, иногда Джай, но редко. Их не перебегаешь. Какой интерес?

– Во-первых, – заметила Гаота, – парни выигрывают далеко не всегда. Пайсина и Деора никому не уступят. Да и Крайса с Капаллой не отстают. Там же главное скорость и ловкость. Ну какая ловкость у того же Спрая или Скина? Мощь – да, но не ловкость. А во вторых, Роут.

– Роут? – не поняла Дина.

– Роут, – повторила Гаота, томно закрыла глаза и прижала ладони к груди.

– Ну и что? – снова не поняла Дина. – Ты вот тоже глаз от Юайса не отрываешь, а в средний зал не рвешься.

– Ты не понимаешь, – вздохнула Гаота. – Юайс меня спас. И он мне как… родной человек. Но я пока еще сопливая девчонка, а Сиона – девушка хоть куда.

– Ты видела, что у нее тут? – закатила глаза Йора, ощупывая собственную грудь. – А здесь?

Она погладила себя пониже спины.

– Всему свое время, – буркнула Дина. – И у тебя вырастет, и у меня, и у Гао. А Роут уже старый.

– Какой же он старый? – удивилась Гаота. – Ну уж точно не старше Юайса, а тот вовсе молодой. Даже Капалла еще не старая, хотя у нее и морщинки у глаз, как у мамы…

Гаота поняла, что сказала не то, что следовало, и осеклась. Застыли все трое. Застыли так, что даже мурчание Брайдика показалось более громким, чем оно было на самом деле.

– Мне вот Джай нравится, – нарушила тишину Дина.

– Красавчик? – прищурилась Йора. – Парню плохо быть красавчиком. Характер портится. Нос задирается. А когда девчонки липнут, то еще сильнее.

– И кто же к Джаю липнет? – сдвинула брови Дина.

– Да хоть бы ты, – прыснула Йора. – Ладно-ладно. Ты не липнешь. Ты – сохнешь. А вот Мисарта и Йока – липнут. Так и ходят за ним хвостиками.

– Йоке вообще девять лет, – отмахнулась Дина. – А Мисарте хоть и двенадцать, что толку? Джай все равно ее не замечает. А ты вот сохнешь по Бичу.

– Ну, – вздохнула Йора, – не то, чтобы сохну, но… посмотреть есть на что.

– Вы что, забыли? – окинула удивленным взглядом подруг Гаота. – Какой Джай? Какой Роут? Какой Бич? У нас все срослось! Нам разрешили выйти на крышу и посмотреть в трубу! Я же говорила, чуть-чуть помашем лопатами, и Брайдем все разрешит! Все прошло!

– Ну, так это еще только перед обедом будет? – сдвинула брови Йора.

– К тому же, вдруг ты ошибаешься? – скорчила гримасу Дина.

– Вряд ли, – задумалась Гаота.

– Тогда поспешим, – улыбнулась Йора. – А то мальчишки и в самом деле могут утащить горячую воду!

К середине зимы Гаота понемногу начала привыкать к своей новой жизни, и та ей даже нравилась. Нравилась их комната, где она занимала одну из четырех постелей, хотя заняты были всего три. Нравился рыжий котенок, который уверенно присвоил себе четвертую постель, и, лежа на ней, толстел и на глазах превращался в здоровенного кота, но, верное, не подозревал, что он кот, поэтому вел себя в комнате девчонок как собака, пусть и не лаял на нежданных гостей, а шипел. Нравился день ото дня становящийся привычным распорядок дня, занятия, древние стены вокруг, почти все наставники, сверстники и просто соученики, все то, что палец за пальцем вытягивало ее из темной пропасти, оставшейся за спиной.

Но главным было то, что отдалялась от нее не ее старая, счастливая жизнь, а конец этой жизни. Провал после нее. Пропасть. Беззвучие, безвременье, бесчувствие. Старая жизнь как будто оставалась где-то рядом. Близко. Не докричишься, а все одно – близко. Все понемногу налаживалось, хотя, конечно, вовсе наладиться уже не могло. Каждый вечер Гаота засыпала в надежде увидеть во сне мать, отца, сестер, но не видела ничего. Возможно, какие-то сны и приходили к ней в ночной тишине Приюта Окаянных, но они в этой тишине и оставались. А днем начинались новые хлопоты, интересы, трудности и радости, и к вечеру Гаота чувствовала, что в ее душевной крепости появился еще один камешек. Осталось точно так же прожить еще лет десять, чтобы она сама стала неприступным бастионом. Правда, было еще одно. Она как будто разделилась на части. Одна ее часть вновь научилась смеяться, шкодничать, удивляться, радоваться, огорчаться, придумывать разные шалости, обниматься с подругами, которые на удивление оказались похожими на нее саму, но другая часть как будто наблюдала за ней со стороны. Нет, эта другая часть уже не заливалась слезами, может быть, только ночью, заботливо прибирая за собой к утру и воспоминания, и какие-то другие, вовсе неосознаваемые вещи, но она холодно и рассудительно процеживала каждую секунду обыденности Гаоты и уже вечерами порой подбрасывала ей какие-то полезные мысли.

Вот и теперь в утренней суете, в которой Гаота успела не только умыться, но и окатить подруг водой в умывальне для девочек на первом этаже дома учеников, в торопливом облачении в свежую одежду, в гвалте, который в большой, приготовленной не для одного курса учеников, а для нескольких – трапезной легко создавали все те же пятнадцать первых учеников Приюта Окаянных, или не первых, но вновь появившихся через тысячи лет разрухи и безлюдья, она все видела как будто чужими глазами. Видела и запоминала. Вспоминала увиденное. Угадывала знаки и постигала их смысл. Взгляд надежды, который обращал на Капаллу возле конюшни не то, чтобы старый, но уж точно не юный Гран. И точно такой же взгляд, но уже без надежды, который обращал на нее же смотритель приюта Брайдем. И тот взгляд, который не замечали ни тот, ни другой, но который совершенно точно Капалла обращала на неприступную Деору и получала от той изредка если и не взгляд, то ответный кивок. Точно такой же кивок, которыми некогда обменивались между собой мать и отец Гаоты. Как же они обходились без слов? Ведь почти никогда не разговаривали друг с другом, только с дочерьми или еще с кем-то, а с друг другом все больше кивками или просто долгими взглядами.