Никита встряхнулся, сбрасывая чары.

— Разве нам угрожает опасность? Тот, кто нас сюда доставил, уверял, что этот мир заблокирован.

— Именно поэтому я здесь. Собор Шаданакара предлагает обдумать степень вашего участия в предстоящем деле. Какие-то ваши характеристики заставляют сомневаться в успехе… вашего Пути.

— Мы… я его еще, по сути, не начинал.

— Ошибаетесь. Вы вступили на Путь, получив бинер.

— Что? Может быть, вы имеете в виду Весть?

— Почему весть?

— Запас информации.

— Кажется, мы говорим о разных вещах. Но пусть будет запас информации… метафизического созерцания древних посвященных. Но вы до сих пор не смогли им воспользоваться. Не так ли?

Настроение Никиты испортилось. Покраснев, он сказал хмуро:

— Во-первых, уже пользовался и собираюсь вывести всю информацию на уровень сознания. Собственно, поэтому мы и выбрали этот пустой мир. А во-вторых, мы живы, несмотря на все усилия «свиты Сатаны».

Брови девушки изогнулись, придав лицу ироническое выражение.

— Вы уцелели благодаря лишь самонадеянности хаббардианца Хуббата и благосклонности его брата Вуккуба.

— Хаббардианца? Не раругга?

— Раругги — это военная каста, элита охраны игв, а не раса, и родился Хуббат на Хаббарде, «Земле» середины «пакета» гуманоидных, но не человеческих миров. Если бы он сообщил о вас «по начальству», его шеф задействовал бы всю систему охранных мер: разведку — техническую, магифизическую и агентурную, наружное наблюдение, группу анализа и целенаведения и, наконец, группу захвата… или уничтожения и группу подстраховки. — Заавель помолчала, оценивая, какое впечатление произвели ее слова на землянина. — «Свита Сатаны» — это лишь группа подстраховки. А для вашего поиска Хуббат из всего арсенала подключил только разведку.

— То есть ЦРУ. А «чекистов»?

— ЧК — это группа нейтрализации: захват, блокирование, ограничение свободы… и физическое уничтожение. Итак, землянин… Посланник, так сказать, вы все еще колеблетесь?

Никита хотел ответить резкостью, но передумал. Улыбнулся сквозь мрачные раздумья, повел плечами. Красота собеседницы не давала сосредоточиться, возбуждала, заставляла напрягать ум, играть мускулами и делать храбрый вид.

— Мне надо подумать… посоветоваться.

— Если вы не в состоянии решить задачу сами — советуйтесь. Зачем работать на пределе? Можете оставаться у меня, сколько пожелаете, здесь вам никто не помешает. — Девушка повернулась одним гибким движением, шагнула за порог.

— Извините, — сказал Такэда ей вслед, — почему вы назвали Весть бинером? Насколько я помню, бинер — это совокупность двух противоположностей типа холод — тепло, свет — мрак…

— Добро — зло, — добавила Заавель, оглядываясь. — Жизнь — смерть. Именно так, джентльмены. — И исчезла.

— Не нравится она мне, — тихо сказал Такэда. — А тебя, вижу, задело, воин?

— Нет, она очень красивая, — не слушая, задумчиво произнес Сухов, — очень! Что ж, есть смысл ей кое-что доказать. Спать мы будем, наверное, здесь, а все остальное… необходимо поискать место. Она насмехалась над нами, вернее, надо мной, тонко и умело, но она права: мы отвыкли работать на пределе, а добивается успехов лишь тот, кто умеет заставить себя пройти «красный коридор».

Такэда кивнул, как спортсмен отлично понимая смысл термина. «Красный коридор» означал порог включения биоэнергетического потенциала, резерва психических сил, когда у спортсмена уже не осталось сил физических. Но пройти «коридор» мог далеко не каждый человек.

— На твоем месте я бы не стал ей ничего доказывать, — посоветовал инженер. — Если и стоит что-то кому-то доказывать, то лишь самому себе.

Никита упрямо свел брови в одну линию.

— Не зуди, Оямович, пошли лучше выполнять план.

Такэда безмолвно повиновался.

Место для тренировок они нашли неподалеку — достаточно большую и ровную площадку посреди разрушенных временем скал, образовывающих высокую зубчатую стену вокруг. Там же обнаружился и коридор-тупичок, где Никита надеялся поэкспериментировать с Вестью, полный решимости добиться «взаимности».

Тренировка длилась два с половиной часа, пока Такэда не изнемог и не сдался, вытянув ладонь вперед.

— Довольно, Посланник, не расходуй пыл зря. Я только что подумал: не слишком ли мы с тобой беспечны?

— Что ты имеешь в виду? — Сухов облил себя водой — занимались они, сняв костюмы-скафандры, — и насухо вытерся губкой из снаряжения костюма, заменяющей полотенце.

— Надо было взять в темпорале «дипломат», то есть транскоф. И может быть, выбрать что-нибудь еще из его оружейного арсенала.

— О транскофе я не подумал. Ты прав, сейчас схо… — Слово замерло у Никиты на губах.

Что-то произошло. Они не сразу догадались, что изменилось освещение. К золотистому, не дающему теней свету гигантской дуги в небе добавился янтарный оттенок. Не сговариваясь, путешественники взобрались на скалу и увидели восход солнца, вернее звезды, его заменяющей. Диск светила был больше солнечного, но не столь ярок, и казалось, по небу взбирается огромная капля расплавленного янтаря.

— Доброе утро, — пробормотал Такэда.

Никита недоумевающе глянул на него и понял: появление светила означало утро, хотя ночь в этом мире почти ничем не отличалась ото дня.

Первый же эксперимент с «родимым пятном» Вести едва не закончился плачевно: Сухов уже через несколько секунд потерял сознание и не приходил в себя больше часа, перепугав Такэду до смерти.

Привела танцора в чувство Заавель, вызванная Толей в «лабораторию» — на площадку в скалах. Что она подумала о Сухове, неизвестно, лицо ее, как всегда, оставалось серьезным и непроницаемым, но танцор потом чувствовал себя как нашкодивший щенок. Чувство стыда погнало его прочь, в пустыню, где он пробродил до заката местного светила, вспоминая встречи с Хуббатом, Вуккубом, Истуутукой, другими наблюдателями из соседних хронов, анализируя причины неудачи. Уверенность его в удачном исходе дела была поколеблена в очередной раз, однако в душе танцора бушевал ураган, разбуженный самолюбием и опирающийся на уже полученную информацию, и просто так сдаться он уже не мог.

Вернулся на корабль за минуту до ежевечернего дождя, поужинал и снова занялся тренингом, изредка заглядывая в книгу инструкций россдао, сохраняемую им во время странствий.

Такэда не мешал другу, понимая его состояние, и то и дело пытался разговорить Заавель, которая почему-то не желала беседовать, на вопросы отвечала неохотно и коротко или не отвечала совсем, но тон ее по отношению к инженеру оставался тем же — вежливо-высокомерным, с резкими ироничными выпадами. Правда, его это не задевало, держать себя в руках Толя умел с детства. Девушка оставалась для него загадкой, будучи лишь с виду по-детски открытой и наивной, на самом деле она таила в себе огромные скрытые резервы сюрпризов и знаний, недоступных простым смертным. Такэда чувствовал ее глубину каким-то «седьмым» чувством и уже не раз хотел заговорить с Никитой на эту тему, но тот ничего не замечал, увлеченный внешним проявлением красоты, и надо было ждать подходящего момента, накапливая аргументы. Пока же Такэда мог только мрачно наблюдать за развитием событий, видя, что Сухов проводит с девушкой все больше времени и не торопится выполнять свой «гениальный» план.