на сковородках, сосиски и кофе.

– Ну? – не выдержал Гаранин.

– Ты ешь, ешь, пока не остыло.

– Да говори же, какого черта!

– Боюсь испортить тебе аппетит.

Давясь, Гаранин проглотил яичницу и сосиски.

– Ну, бей, – потребовал он. – Потерял отчет о дрейфе?

– Если бы… – вздохнул Семенов.

– Что-нибудь… со Льдиной?

– Тьфу-тьфу, не сглазить бы, все в порядке… Принято решение расконсервировать Восток.

– Когда?

– В эту экспедицию.

– Кто идет начальником?

– Я.

– Так… А заместителем?

– Ты.

Гаранин молча допил кофе.

– Где Вера?

– Вчера проводил домой. Еще выпьешь?

– Пожалуй.

Семенов принес еще две чашки кофе.

– Как твои? – спросил Семенов.

– За двое суток еще не разобрался. Наташа здорова, у Андрейки была корь. Сегодня должен пойти в школу.

– Вера говорила – отличник.

Гаранин кивнул.

– Что в Институте?

– Шум, кавардак, неразбериха. «Обь» уходит десятого ноября, и, как всегда, ничего не готово.

– Почему прислал телеграмму, а не позвонил?

– Наташа тебя бы не отпустила.

– Думаешь, соглашусь?

– Надеюсь.

– Напрасно.

– Поживем – увидим.

Они возвратились в номер, уселись в кресла, закурили.

– Люкс, – осматривая мебель, заметил Гаранин. – Даже с телевизором.

– Здесь и будем жить.

– Ты – будешь. Я сегодня же улетаю домой.

– Никуда ты не улетишь.

– Почему ты так решил?

– Потому что вечером нас ждет Свешников.

– Тебя он ждет, а не нас!

– Отпустишь меня на Восток одного? – сделав глубокую затяжку, спросил Семенов.

– Знаешь, кто ты?

– Ну, кто?

– Грубый шантажист! – Гаранин встал и прошелся по номеру. – Представляешь, с каким лицом я скажу Наташе и Андрейке…

– Хорошо представляю. – Семенов кивнул. – Не забыл со вчерашнего дня.

– Мне хочется тебя отлупить!

– Пожалуйста, даже пальцем не шевельну.

Гаранин уселся в кресло и задумался.

– Ты твердо решил?

– Восток, Андрей! Восток!

Гаранин невесело усмехнулся.

– Когда, говоришь, уходит «Обь»?

– Десятого ноября.

– Через тридцать четыре дня.

– Если считать сегодняшний – тридцать пять.

– Люди подобраны?

– Ждал тебя.

– Тогда чего время терять, давай прикидывать.

Семенов встал.

– Ну, Андрей, вовек не забуду! – Он подошел к шкафчику, вытащил початую бутылку коньяку. – По рюмочке – за Нее, за Удачу?

– А что Георгий Степаныч говорил? – проворчал Гаранин. – «Днем лучше два раза поесть, чем один раз выпить».

– Легок на помине, – Семенов улыбнулся. – Свешников его вчера цитировал: «Товарища по зимовке выбирай…

– …как жену выбираешь», – закончил Гаранин. – Эх ты, бродяга…

– От бродяги слышу! – весело огрызнулся Семенов.

– И почему тебя тогда медведь не слопал? – Гаранин сокрушенно развел руками. – Фанатик чокнутый! Разрушитель семейного очага!

– А кто меня воспитал? – перешел в наступление Семенов. – Кто учил, что сначала дело, а потом личная жизнь? Кто десять лет назад Свешникову посоветовал Семенова в начальники выдвинуть?

– Себе на голову, – вздохнул Гаранин. – Ладно, закажи-ка мне Москву… В цирк билеты купил, Андрейка обнимал!.. Как с Наташей говорить…

– Она уже все знает, Вера-то уже в Москве.

– Думаешь, рассказала?

– Не думаю, уверен. Сам ее об этом просил.

– Эх ты, сухарь!.. А может, к лучшему, что ей Вера скажет?

– Конечно, – подхватил Семенов выгодную версию. – Ты же знаешь Веру, она толковее нас с тобой это провернет.

– Ну, тогда за дело, – подумав, решил Гаранин. – С чего начнем?

Семенов достал папку и выложил на стол бумаги.

– Взял у Шумилина копии списков, – сказал он. – Здесь коллективы всех станций и резерв.

Первая зимовка на Скалистом Мысу для Семенова началась неудачно. Станция маленькая, радистов всего двое, а работы невпроворот. Каждый час нужно передавать погоду летчикам, да еще сводки на Диксон, разные служебные и личные радиограммы. Полярные радисты – асы: постоянная работа в условиях плохого прохождения радиоволн, извечные помехи в эфире, отвратительная слышимость требовали очень высокого мастерства. А Семенов радистом был тогда совсем зеленым – ни хватки, ни опыта. На сроки опаздывал, принимать, передавать не успевал, то и дело просил повторить, и потому редкий день в его наушниках не пищало оскорбительное НН СПГ… НН СПГ – «вон с ключа, сапог!».

А кончалась вахта – не знал, куда себя деть. Старые приятели остались на материке, новых не завел; зимовщики в глаза и за глаза поругивали новичка, из-за промахов которого станцию уже не раз пропесочивали, а тут еще замолчала Галя. То ли рядовой радист с далекой и глухой станции, затерянной на берегах Карского моря, показался ей женихом бесперспективным, то ли «с глаз долой, из сердца вон» – забыла и увлеклась другим, но восемь его радиограмм, одна другой отчаяннее, остались без ответа.

А в декабре наступила полярная ночь, и недели на три забушевала пурга. Раньше хоть можно было прогуляться на берег к тюленям, запрячь собак и проверить капканы на песцов, в пургу, да еще ночью, никаких прогулок в одиночку не допускалось, а в напарники его не приглашали. К тому же улетел в долгий отпуск Георгий Степанович Морошкин, начальник станции и замечательный человек. Семенов лишь много спустя понял, как ему не повезло, что начало его зимовки совпало с этим отпуском. Но хуже всего были ночь и пурга. Пурга – она сама по себе нагоняет тревогу и грусть неистовым воем и разбойничьим свистом, первобытный хаос ее звуков, в котором сшибаются угроза и безнадежность, угнетает даже здорового человека и уж совсем губительно воздействует на того, чьи мысли и чувства созвучны пурге.

И тогда у Семенова началась полярная тоска – опасная болезнь, нередкая на оторванных от мира станциях, когда человек теряет сон и становится безразличен ко всему на свете. Он убеждает себя, что никому не нужен, задумывается о смысле жизни и не находит его; все кажется ему постылым: и работа, и окружающие его равнодушные к нему люди, и дальнейшее существование. А Семенов к тому же был парнем гордым, на людях держался с достоинством и отдавался тоске лишь наедине с самим собой. Ничего страшнее такой болезни для полярника нет. Как от морской болезни суша, ее излечивает либо возвращение на материк, либо привычка, приобретаемая ценой долгих мучений. Много людей навсегда распростились с высокими широтами из-за полярной тоски.

В одну из самых скверных для Семенова ночей в жилую комнатку радистов зашел метеоролог Гаранин.

– Вижу, свет горит, – объяснил он свой приход. – Чего не спишь?

– Книгу читал.

– Тебе же через три часа на вахту, отдохнуть надо.

– Будильник испортился, боюсь проспать.

– Я разбужу, мне до утра дежурить.

– Да уже неохота, сон прошел.

– Тогда, может, попьем чайку?

К этой ночи прожил Семенов на свете с небольшим двадцать лет, а ничего важнее тех трех часов в его жизни не было. Началось их чаепитие с пустяков, а кончилось задушевным разговором – таким, какого Семенов еще никогда ни с кем не вел. Увидел