Теперь, когда Гамаш знал, кто есть кто, ему захотелось посмотреть фильм еще раз.

Из-за спины маленькой Констанс выглядывали Маргерит и Жозефин, им не терпелось скорее на улицу. Каждую девочку можно было узнать по шапочке. Сосны для Маргерит, снежинки для Жозефин. Мари-Констанс, судя по ее виду, могла просидеть там весь день, лишь бы только отец завязывал ей шнурки. На ее шапочке скакал олень.

Элен и Виржини, нахмурившись, стояли у двери. Тоже в вязаных шапочках.

По просьбе Гамаша Мирна еще раз нажала клавишу обратной перемотки, и они вернулись к началу. И снова Исидор стоял с распростертыми руками, давая дочерям bénédiction paternelle.

Но теперь они знали, кто из маленьких девочек, получающих отцовское благословение, Констанс, – они проследили ее от кадров с коньками назад, назад, назад до самого начала. Она стояла на коленях в конце ряда.

«И Констанс», – подумал Гамаш.

– Это поможет найти того, кто убил Констанс? – спросила Мирна.

– Не уверен, – признал старший инспектор. – Но по крайней мере, мы знаем, кто из девочек есть кто.

– Мирна, – начала Тереза, – Арман сказал мне, что, когда вы узнали, кто такая Констанс, вы почувствовали себя так, будто среди ваших клиентов появилась Гера.

Мирна посмотрела на Терезу и снова на экран:

– Да.

– Гера, – повторила Тереза. – Одна из греческих богинь.

Мирна улыбнулась:

– Да.

– Почему?

Мирна поставила проигрыватель на «паузу» и повернулась к гостям.

– Почему? – Она задумалась. – Когда Констанс сказала мне, что она – одна из пятерняшек Уэлле, для меня это было, как если бы она сказала мне, что она греческая богиня. Персонаж из мифа. Я пошутила, только и всего.

– Ясно, – сказала Тереза. – Но почему именно Гера?

– А почему бы и нет? – Мирна явно растерялась. – Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Ладно, бог с ним.

– Что у вас на уме, Тереза? – спросил Гамаш.

– Можете смеяться, но, работая куратором в Музее изящных искусств, я видела много классических картин, – сказала Тереза. – Многие написаны по мифологическим сюжетам. Рисовать греческих богинь особенно любили викторианские художники. Я всегда подозревала, что это предлог для написания обнаженных женщин, часто борющихся со змеями. Приемлемая форма порнографии.

– Вы отвлеклись от темы, – заметил Гамаш, и Тереза улыбнулась:

– Я познакомилась со всевозможными богами и богинями. Но художников той эпохи больше всего интересовали две богини.

– Позвольте высказать предположение, – вмешалась Мирна. – Афродита?

Суперинтендант Брюнель кивнула:

– Богиня любви и проституток, если вы не знаете. И для удобства она не особенно заботилась об одежде.

– А другая? – спросила Мирна, хотя все они знали ответ.

– Гера.

– Тоже обнаженная? – спросила Мирна.

– Нет, викторианские художники любили ее из-за драматической судьбы, и она отвечала их осторожным представлениям о сильной женщине. Она была злобной и завистливой.

Они повернулись к экрану, на котором застыло лицо маленькой молящейся Констанс.

Мирна посмотрела на Терезу:

– Вы думаете, она была злобной и завистливой?

– Не я назвала ее Герой.

– Да это же просто имя – единственная богиня, которая пришла мне в голову. С таким же успехом я могла ее назвать Афиной или Афродитой.

– Но не назвали, – не отступала суперинтендант Брюнель.

Две женщины сверлили друг друга глазами.

– Я знала Констанс, – сказала Мирна. – Сначала она пришла ко мне как клиент, потом стала моим другом. Она никогда не казалась мне злобной или завистливой.

– Но вы говорили, что она была человеком закрытым, – вмешался Гамаш. – Вы знаете, что она скрывала?

– Вы хотите судить жертву убийства? – спросила Мирна.

– Нет, – ответил Гамаш. – Это не суд. Но чем лучше мы будем знать Констанс, тем быстрее найдем того, кто выигрывал от ее смерти. И по какой причине.

Мирна немного подумала.

– Прошу прощения. Констанс была такой скрытной, что я чувствую потребность защитить ее.

Она нажала клавишу «воспроизведение», и снова Констанс, помолившись, встала, потом шутливо потолкалась с сестрами в очереди к отцу, который зашнуровывал на них коньки.

Но теперь все перед телевизором спрашивали себя, насколько шутливой была их толкотня.

Они видели радость на лице Констанс, когда отец зашнуровывал ей коньки, стоя перед ней на коленях, а ее сестры парами стояли сзади. Наблюдали.

Зазвонил телефон Мирны, и Гамаш заметно напрягся. Обе женщины посмотрели на него.

Мирна сняла трубку, затем протянула ее Гамашу:

– Изабель Лакост.

– Merci, – сказал он, поспешно подошел и схватил трубку, сохранившую тепло руки Мирны. Он отвернулся от обеих женщин и заговорил по телефону: – Bonjour.

Голос его звучал ровно, спина была прямая, голова поднята.

Тереза и Мирна следили за ним. Они увидели, как его широкие плечи чуть опустились, хотя голова осталась высоко поднятой.

– Merci, – произнес он и медленно положил трубку.

Потом повернулся.

И улыбнулся с облегчением:

– Хорошие новости. Но к следствию это не имеет отношения.

Он снова сел рядом с ними. Обе женщины отвели взгляд, сделав вид, что не заметили его увлажнившихся глаз.

– Нам нужно идти.

Гамаш внезапно встал, и обе женщины удивленно посмотрели на него. Минуту назад он пребывал в расслабленном, почти восторженном состоянии, потом что-то изменилось, и его радость обратилась в злость.

Мирна остановила компакт-диск. С экрана на них смотрели пять счастливых девочек, явно зачарованных тем, что происходит на чердаке у Мирны.

– Что такое? – спросила Тереза, когда они надели куртки и спустились в магазин. – Кто вам звонил?

– Merci, Мирна. – Гамаш остановился у двери и выдавил улыбку.

Мирна внимательно посмотрела на него:

– Что случилось?

Гамаш покачал головой:

– Извините. Когда-нибудь я вам скажу.

– Но не сегодня?

– Не сегодня.

Дверь за ними закрылась, и они вышли на мороз. Солнце еще не село, но наступили самые короткие дни в году, и света оставалось всего ничего.