День прошел для Варвары Несторовны как в угаре. Она боялась думать о наступающих сумерках, о том, как сотрудники один за другим отправятся по домам, салон опустеет, ночной охранник включит телевизор и уснет перед ним… А к ней тихо, никем не замеченный, придет Рихард… они потушат электрические лампы и зажгут масляный светильник… его фитилек будет слабо потрескивать, отбрасывая на стены косые блики, через окно со двора будет пахнуть жасмином… И бархатная, непроглядная ночь опустит на город свое покрывало.

Варвара Несторовна замирала от ужаса и предвкушения греха, свершив который она уже не сможет жить прежней жизнью. Она знала за все свои тридцать восемь лет только одного мужчину и не представляла, как это происходит у других и с другими. Усталость и напряжение последних часов измучили ее, лишили сил. Положив голову на диванную подушку, госпожа Неделина незаметно уснула.

Так Рихард и застал ее – спящей полулежа на диване, в темноте, полной вечерних шорохов и пряного аромата цветов, смешанного с ее духами. Царь-девица, отдыхающая в шелковом шатре, куда нет доступа простым смертным.

Запах жасмина и благовоний кружил голову, но пуще того мутился рассудок от близости роскошного, чувственного тела Варвары Несторовны, каждым лебединым изгибом сулящего неземные наслаждения… Рихард опустился к ее ногам, обнимая гладкие, полные колени, прижался лицом к тонкому шелку юбки.

Царь-девица проснулась от его жарких, неистовых ласк; лениво, будто бы нехотя отвечала ему, позволила снять с себя одежды… в ее синих, темных от страсти глазах отражалась луна. Ночное светило стояло в открытом квадрате окна, окруженное туманным ореолом. На краткий миг что-то красное заслонило его собой – лицо луны сменилось бледным, страшным лицом женщины… Варвара Несторовна сдавленно вскрикнула и едва не лишилась чувств.

– Что с тобой? – испугался Рихард.

– Там… призрак! Он пришел за мной… – зашептала она побелевшими губами. – Божья кара за мои грехи! Что я делаю?! Это безумие… безумие…

Она вскочила, прикрываясь измятым платьем. Сразу все ее ночные кошмары всколыхнулись перед ней…

«И послал диавол к жене его летучего змея на блуд, не в змеином обличье, а в естестве человеческом, зело прекрасном… И сей змей являлся ей в ночь полной луны и соблазнял ее поцелуями и ласками…»

– Что? – не понял Рихард.

– Посмотри в окно, – дрожащими губами выговорила Варвара Несторовна. – Видишь?

– Вижу. Темно…

– А еще что?

– Луна, звезды… жасмин цветет… Да что случилось? Ты можешь объяснить толком?

– Там был призрак… – выдохнула госпожа Неделина, боясь даже краем глаза посмотреть в сторону окна. – «Красная танцовщица»! Она приходит по мою душу…

– Варенька… ради бога, что ты говоришь такое? Какой призрак? Во дворе пусто. Хочешь, я пойду проверю?

Рихард попытался ее обнять, но она с неожиданной силой оттолкнула его, сказала сухо, жестко:

– Помоги мне одеться.

Царь-девица окончательно проснулась, опомнилась, ужаснулась содеянному.

– Смерть Ольги на моей совести… а я все никак не остановлюсь! «И стези ее ведут к мертвецам…»

Рихард смотрел на нее в смятении. Что она говорит? Змей в обличье человеческом… стези какие-то…

– Ты не поймешь, – сказала Варвара Несторовна, словно читая его мысли. – Мой грех, мне и ответ держать. Вот ты как считаешь – красота богом дается или дьяволом?

– Твоя красота, Варенька, сама по себе, – улыбнулся Рихард. – И греха мы с тобой совершить не успели. Надеюсь, у нас еще все впереди.

– Замолчи! – вспыхнула госпожа Неделина. – Застегни мне платье.

Он медленно застегивал «молнию», целуя ее открытую спину и шею. На этот раз она не стала его отталкивать. Может быть, ей показалось лицо в окне? И никакого призрака не было?

– Я схожу с ума! – простонала она.

– Я тоже… – прошептал Рихард.

Варвара Несторовна повернулась, окинула его синим взором.

– Не боишься быть со мной?

– Не боюсь…

* * *

Всеслав искал способ примириться с Евой – и не находил его. Неуклюжие оправдания типа: «Я в тот вечер очень устал и был раздражен» или «Не принимай близко к сердцу мою вспыльчивость» – не подействовали. Ева вежливо кивала, улыбалась и оставалась отстраненно-холодной. Ее дружелюбие, лишенное близкой доверительности и тепла, напоминало отношение квартирантки к хозяину квартиры.

Она с благодарностью приняла цветы, но не унесла их в свою комнату, как делала это раньше, а поставила на столе в гостиной. Она по-прежнему готовила вкусные завтраки, но ел Смирнов в одиночестве, пока Ева плескалась в ванной. Она перестала показывать ему свои обновки и молча примеряла брюки и блузки перед большим зеркалом в прихожей, не спрашивая его одобрения. Ужинали они иногда вместе, но без долгих откровенных бесед, без совместных обсуждений прошедшего дня.

Господин Смирнов заскучал. Жизнь, полная красок и ожидания чуда, померкла, превращаясь в рутинное, подчиненное определенным правилам бытие. Из нее ушло нечто неуловимо-прекрасное, что делало ее полной смысла, значения и радости.

«Как легко все испортить, – думал Всеслав, бреясь в ванной, сидя за рулем автомобиля, занимаясь наружным наблюдением, засыпая и просыпаясь. – Как просто разрушить и как сложно восстановить тонкую ниточку взаимного доверия между мужчиной и женщиной! Не прилагая никакого усилия, я сломал хрупкий мостик к сердцу Евы. Мужчины оставили жестокий, ужасный след в ее душе – обман и боль, которые она переносит теперь на всех них. В том числе – и на меня. Я не смог разубедить ее, показать ей, что я другой, что я не собираюсь обманывать ее и наносить ей раны, которые кровоточат долгие годы. Она уже начала мне верить, раскрываться передо мной, как робкий весенний цветок среди слежавшихся снегов и неоттаявшей земли, а я… Как я повел себя! Разве Ева виновата в моей усталости, в моих неудачах и моем дурном настроении? И как мне теперь исправить то, что я сделал?»

Эти мысли преследовали его повсюду. Они наполняли все вокруг, как густой рой непрерывно жужжащих ос. Сыщик призывал на выручку свою выдержку, умение уходить в медитацию, отрешаться от земных проблем, «которые ничтожны в сравнении с вечностью», – увы, напрасно. Испробованные средства не помогали. Видимо, он еще не достиг мастерства в искусстве бытия в нирване.

Вчера вечером он спросил у нее:

– Ева, ради бога, сколько ты собираешься дуться из-за ерунды?

– Я не дуюсь… С чего ты взял? – ровно, почти ласково сказала она.

– У каждого человека бывают минуты слабости, несдержанности, – взмолился Смирнов. – Неужели так трудно это понять?

– Я понимаю.

Она уходила от него, пряталась, как улитка в своей раковине.

– Ева! Ну что мне сделать, чтобы ты простила меня?