— Сончай! Сколько лет, сколько зим! Заходи, дорогой друг!

Переступая порог, я покосился на Джонс, заинтересовавшись, удивило ее или нет, что дом, в который мы попали, если не считать присутствия женщин, нисколько не походил на жилище сутенера. В нем царил беспорядок, но этот хаос создавали книги. Они были повсюду: на стеллажах, на ковре, в углах и под перекосившимися креслами.

Джонс удивленно озиралась, но главным образом из-за женщин — они нервировали ее любопытными взглядами и гортанными замечаниями на русском. По моему скромному мнению, агент ФБР была намного привлекательнее любой из них, и это объясняло их волнение. Судя по всему, Джонс вообще не заметила книг, и я указал ей на них.

— Андрей — настоящий книжный червь. Вы только посмотрите: романы французские, русские, американские, итальянские. Но это легкое чтиво. Его специальность — физика. Он до сих пор следит за последними достижениями. Так, Андрей?

С моей стороны это прозвучало несколько нетактично. Ямской на мгновение помрачнел, но тут же пришел в себя и великодушно обнял меня за плечи.

— Тайцы совершенно равнодушны, только прячутся под маской ритуальной вежливости, — объяснил он Джонс. — Но если отбросить их поклоны и прочие формальные любезности, обнаруживаются люди, которым на все наплевать. — Он говорил с сильным акцентом, хотя и грамматически верно.

— Я уже прочувствовала, — согласилась Кимберли. Она обратила внимание на книги и потеплела к Ямскому — его странности были ей понятнее моих. Она читала о подобном типе людей и, наверное, видела их в кино. — Так вы в самом деле физик в отставке?

— Безработный. Выгнанный. Выброшенный на улицу. Не будем играть словами. Увольнение нависло надо мной еще в правление вселенского неудачника Горбачева. А когда пришел к власти вечно пьяный Ельцин и рухнула экономика, мне дали пинка под зад. Что ж, мы сами выбираем своих вождей. Мы, и никто другой.

Он провел нас в гостиную, продолжая жаловаться на Горбачева и Ельцина. Здесь хаос окончательно победил порядок. Единственным вразумительным ориентиром были маячившие на большом кофейном столе три открытые бутылки водки. Из каждой было немного отпито. Я уже знал русскую традицию откупоривать сразу несколько бутылок — одну со специями, другие с ароматом абрикоса или яблока. Это похоже на нашу привычку ставить к пряному мясу несколько соусов. Водка, конечно, — это не еда, но только если ты не русский.

Другие предметы, кроме водки, сразу выделить не удавалось. И в этом были повинны не только книги. В комнате валялось женское белье, туфли, пепельницы, раздавленные пивные банки, несколько неоткупоренных бутылок с вином. Вокруг кофейного стола обвился змеей шланг пылесоса, на трюмо у стены горной грядой вздыбились груды косметики. Не было ни вертикальных, ни горизонтальных линий, все валялось вкривь и вкось. В такой квартире с пятью спальнями поместились бы двадцать аккуратных тайских девушек, поддерживая ее в безукоризненной чистоте.

Две женщины прошли за нами следом, остальные остались ругаться в коридоре. Что-то бормоча по-русски, Ямской принялся освобождать один из диванов, скидывая вещи в угол. Черный бюстгальтер, том энциклопедии, пузырек с шампунем и несколько книг, на которые он удивленно посмотрел, словно на давно пропавших друзей, и только после этого приговорил к новому месту свалки на полу. Потребовалось несколько минут, чтобы расчистить место. Мы сели на диван, а Ямской прямо на пол, привалившись спиной к другому дивану, который решил не освобождать от хлама. Он что-то сказал женщине в коротком черном платье. Та подала пластмассовые кружки, и он налил нам водки, не спрашивая, хотим мы или нет. Ему она протянула бутылку, а себе налила из другой. Тем временем из гостиной вышла еще одна женщина.

— У Зои свидание с армейским генералом, — объяснил Андрей. — Это очень важный клиент, и она немного нервничает. Только немного. Поэтому и пьет немного.

Зоя снова налила себе водки в кружку и опрокинула в рот. Что-то сказала Ямскому по-русски, и тот, отпуская, махнул ей рукой.

— Удивительно, правда? — повернулся он к Джонс.

— Что?

— Вы видели ее фигуру под платьем? Сильные ноги, толстый зад, мощный, короткий торс, округлые плечи — такой ее сформировали тысячи лет выживания в степи и работы на земле, однако генерал считает ее экзотичной. Что ему местные смуглые богини? За Зою он платит в десять раз больше.

— Может, влюбился? — предположила американка.

Ямской несколько секунд озадаченно смотрел на нее, затем расплылся в улыбке.

— Интересная мысль. Очень интересная. Извините. — Он поднес горлышко ко рту и дважды хлебнул. Я видел, как дернулся его кадык, когда он сделал два щедрых глотка. — Вам, американцам, я должен казаться еще большим безнадегой, чем самому себе.

— Мне неизвестно, каким вы кажетесь самому себе, — отозвалась Джонс.

Мы с Ямским ждали, выпьет она водку или нет. Провоцируя, я пригубил из своей кружки и с удовольствием отметил, что напиток оказался из бутылки с острыми специями. Американка обнаружила, что я за ней наблюдаю, и поставила кружку на подлокотник дивана.

— Я кажусь себе совершенной развалиной. Более того, распавшимся на отдельные атомы. Поверьте мне, я ядерный физик и знаю, о чем говорю. Никто не представлял, куда нас вел мой великий учитель Сахаров, когда отстаивал свои убеждения. Он был вроде Христа, решившего выступить против Римской империи. Как вы полагаете, много ли людей поставили в то время на Христа? Наверное, это были самые неравные ставки во всем Древнем мире. Но мы не римляне. Русские любят безнадежные пари.

— Так вы работали с Сахаровым?

— Не будем преувеличивать. Я был помощником его помощника. А если точнее, помощником помощника его помощника. Коммунизм к концу своего существования стал на редкость иерархической структурой, но об этом уже много говорилось. — Новый глоток водки. — Согласитесь, забавно: к расчленению нашего общества на атомы в значительной степени приложил руку ядерный физик Сахаров. Будто воплотилась в реальность дурная шутка. Нас, естественно, не предупредили, к чему все шло. Мы знали, что капитализм превращает любого человека в шлюху. Но не в разложившуюся же на атомы шлюху! Созданная нами и логически обоснованная теория Вселенной этого не предусматривала. После развала Советского Союза я стал гордым обладателем не менее двадцати натур в себе одном. В глобальной экономике это естественная необходимость. Я вышвырнутый с работы физик, сноб-интеллектуал, пьяница, неудавшийся поэт, сбежавший от жены муж, бросивший детей отец, автор неоконченных романов, некомпетентный бизнесмен, поклонник русского балета, банкрот и сутенер. Но поскольку невозможно быть одновременно всем, мне приходится выбирать, кого из них нацепить на себя в данный момент. В Америке любят молниеносные переодевания, и вам это кажется просто. Но русскому это дается с трудом.

— Перемена должна доставлять удовольствие. — К моему удивлению, Джонс взяла с подлокотника кружку и изрядно из нее отхлебнула — и отнюдь не из вежливости. Поставив кружку на место, обожгла меня взглядом. — Какая из ваших многочисленных натур тяготит вас более всего?