И сыграл длинную душераздирающую ноту. Она будто бы прорвала дыру в этой изжаренной ночи.

И сыграл еще одну.

А затем третью.

Майкл попятился назад, испугавшись мощи и неистовства этих нот, извлеченных из бараньего рога. Нот старых, как мир.

Но Голем положил ему руку на плечо. Подбадривая его. И предупреждая. Прося подождать. Без слов говоря о том, что сейчас должно кое-что начаться.

И оно в самом деле началось.

Пошел снег.

Миллионы снежинок, сверкающих и красивых, спускались с неба в августовскую ночь. Они были черными, когда Майкл смотрел на них снизу вверх, и сияюще-белыми на уровне глаз; они таяли на горячих крышах, потной листве, размягченном асфальте и знойной стали автомобилей.

Снег.

Его подхватил внезапно налетевший ветер с гавани. Это была прямо-таки метель. В воздух большими стаями поднялись птицы, лаяли собаки, открывались окна.

Снег – в августе.

Голем улыбнулся. Он отдал Майклу шофар, и мальчик повел его через синагогу. Теперь мы это сделаем, подумал он. Готов ты к этому или нет, Фрэнки, но ты будешь иметь дело с нами. Он оставил шофар на столе в кухне и вышел на Келли-стрит; Голем проследовал за ним, пригибаясь, чтобы не врезаться в притолоку. Августовский снег валил по полной. Дети бежали сквозь снегопад с визгом и криками. Старуха вышла на крыльцо, посмотрела на падающий снег, сложила руки и принялась бормотать молитвы. Майкл услышал волчий вой ветра, как в «Арктической ярости», и буря усилилась. В бурлящем и крутящемся вихрями безумии внезапно налетевшей бури никто не заметил белого мальчика и его огромного черного спутника.

Майкл молился. На английском, латыни и идише. Молился Богу, Деусу и Яхве. Благодарил, благоговел. И шел, не оглядываясь назад. Он шел и шел вперед, во главе процессии из двоих идущих; босые ноги Голема давили пустые жестянки из-под супа, лицо его выражало безжалостность, накидка развевалась по ветру. Снегопад был настолько плотным, что их совсем не было видно, и при этом Майклу не было холодно. Под прикрытием ослепительного снега они дошли до переулка за заброшенной громадой «Венеры», где Фрэнки Маккарти когда-то угрожал Майклу ножом. Затем они дошли до Эллисон-авеню. На другой стороне улицы располагалась бильярдная «Звезда» – над входной дверью красовался шестифутовый транспарант «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ЛЮБИМЫЙ ФРЭНКИ». Из снежной пелены возник бездомный пес и свернулся калачиком у входа в заведение.

– Они там, внутри, – сказал Майкл, стоя у заброшенной кассы под вывеской «Венеры». – Мы пойдем туда и разберемся с ними.

Голем положил руки на голову Майкла. И наморщил свой лоб. Напористый снег приутих, а затем вновь пустился в пляс и пошел еще сильнее. Майкл посмотрел в грязное стекло разбитой будки, в которое он уже как-то раз смотрелся в новом костюме в пасхальное утро. Но он не увидел своего отражения. И Голема не увидел.

Господи Иисусе, подумал он. Мы стали невидимыми!

Он пошел дальше по улице, Голем за ним; они шагали сквозь бурю, направляясь к двери бильярдной. Подошел бродячий пес, крупный, черный и мускулистый, собака их учуяла, но не увидела, лишь прорычала баритоном. «Стики?» – прошептал Майкл, и пес гавкнул в ответ. О папочка. О папа, спасибо тебе.

Майкл тихонько открыл дверь бильярдной, и они с Големом вошли внутрь. Пес остался на снегу, будто ожидая команды. Десятка полтора «соколов» стояли кучкой перед шестью бильярдными столами зеленого сукна. Все повернулись к двери. Выл ветер. По полу разлетался снег. Но Майкла и Голема они не увидели.

– Эй, – сказал знакомый голос. – Закройте эту долбаную дверь!

Майкл увидел Фрэнки Маккарти, тот шел из глубины зала, застегивая ширинку. Он был одет как киношный гангстер: темный костюм в тонкую полоску и белая рубашка с белым галстуком. Шатун-Скорлупка захлопнул дверь и повернулся к Фрэнки.

– Ну что, получилось? – спросил он.

– Десять минут на телефоне просидел, в газеты звонил, на радио, везде, – сказал Фрэнки. – Ноль реакции. Никто даже не слышал о том, что в долбаном августе выпал снег. Они со мной разговаривали как с долбаным дебилом.

Голем снова открыл дверь, и они с Майклом отошли в сторону. Пес продолжал ждать приказа.

– Эй, что за херня с этой дверью? – сказал Фрэнки.

– Ты же видел, как я ее закрывал, Фрэнки, – сказал Типпи, снова закрывая дверь. – Может, это вон тот пес.

– Так пни шавку оттуда да закрой уже на ключ, мать твою.

– Если мы закроем, как телки будут заходить? – сказал Русский, пока Типпи пинал собаку и закрывал дверь.

– Ничего, постучат, – сказал Фрэнки. – А кстати, где телки-то?

Майкл увидел, что вся четверка здесь. Шатун, Русский, Тормоз и Хорек. И все прочие идиоты, которые ходили за ними по пятам и смеялись их шуткам. И Фрэнки Маккарти. Он изображал босса. Вел себя будто большая шишка. Рявкал, отдавал приказы. Справа стоял стол с мясной нарезкой и сыром, корзины с булочками и тазы с картофельным салатом, квартовые бутылки виски и джина и бадья с пивными бутылками. В дальнем конце стола на патефоне крутилась «Сонная лагуна». Фрэнки подошел к окнам, глаза его блестели, губы кривились – он смотрел на бушующий снег.

– Да что за херня, – прошипел он. – Пора начать эту долбаную вечеринку.

Он ударил кулаком по дверному косяку. Дверь качнулась.

– Ладно, долбаный шутник, признавайся, – засмеялся он как-то странно. – Где-то кнопка спрятана или что?

Майкл подумал: пора. Пора начинать. Больше медлить нельзя. Сейчас мы смоем с его лица эту улыбочку.

Голем, судя по всему, его понял. Тормоз подошел, чтобы запереть дверь, и вытащил из кармана ключ. Голем положил руки на голову Майкла. Лампы над бильярдными столами чуть притухли, потом засветились по-прежнему. Майкл и Голем стояли перед всеми, теперь их было видно.

– Какого хрена? – сказал Фрэнки Маккарти, пятясь назад; лицо его подергивалось. Остальные попятились в сторонку, глядя на огромного черного человека и ребенка, которого они пробовали запугать. – Эй, что это… Эй, Делвин, кто этот тип?

Голем посмотрел на него и повернулся к Майклу. На его лице мелькнула вопросительная улыбка.

– Это Фрэнки Маккарти, – сказал Майкл, словно представляя их друг другу. Он вынул ключ из запертой двери и сунул его в карман. – Я тебе про него рассказывал.

Фрэнки отступил, его рука шарила в кармане пиджака, но не могла нащупать то, что искала. Он напуган, подумал Майкл. И со страху плохо соображает. Не отрывая взгляда от Голема, Фрэнки неуклюже добрался до бильярдного кия и взял его за тонкий конец. «Соколы» начали рассредоточиваться по залу. Шарили в карманах. Брались за бильярдные кии. В их глазах читалось удивление и неуверенность – видимо, пытались понять, кто здесь в превосходстве. Взглянув на своих «соколов», Фрэнки внезапно осмелел.

– Вам что, проблемы нужны? – сказал он. – Щас мы их устроим. – Голос его сломался, нарушив всю эту браваду. – Это частная вечеринка, вход по приглашениям. Так что идите отсюда. Пока еще можете идти, мать вашу.

Майкл увидел, как Тормоз хлопнул ладонью по толстому концу своего кия. Той самой рукой, что причинила боль его матери. Большая часть остальных последовала примеру Тормоза. Майкл понимал, чтó они подумали: нас больше. Пятнадцать против одного. Точнее – против полутора. Мы в превосходстве – и неважно, какого размера этот тип в накидке. Русский вытащил из заднего кармана руку и выбросил лезвие ножа. Хорек встал в сторонке, держа в правой руке бильярдный шар.

– Фрэнки, просто чтоб ты знал, – сказал Майкл, делая шаг вперед, – я копам ни слова про тебя не сказал.

– Че ты мне гонишь, ублюдок сраный.

– Вовсе не гоню, Фрэнки, – сказал Майкл. – Я не настучал. Но знаешь, чтó я понял из всего этого? То, что надо было им все рассказать. С самого начала рассказать, как ты, поганый трус, избил бедного мистера Джи. – Майкл вспомнил слова, которые рабби сказал ему в один весенний вечер. – Вот мой урок. А еще я понял, что умолчать о преступлении бывает куда хуже, чем само преступление.

– Стукач и есть стукач, – усмехнулся Фрэнки.