Тронулись – и началось застолье. За что только не пили: «За Победу!», «За летчиков!», «За танкистов!», «За пехоту!» Все же молодые, редко кому за тридцать. В основном офицеры, многие хорошо награжденные. К вечеру поезд гудел… В одном из купе ехал летчик, полковник лет тридцати, с мадам. В какой-то момент начали выяснять, кто внес больший вклад в Победу. Не договорились. Он схватился за пистолет, а его спутница удержала его за руку. Он на нее: «Сука!», схватил за волосы, начал бить. Мужики вступились: «Как ты, подонок, с женщиной обращаешься!» Началась драка. Летчики кинулись: «Наших бьют!», схватились за пистолеты, началась стрельба. В итоге пять человек летчиков связали и бросили в тамбур отдыхать. К исходу ночи все были уже измучены и уснули. А в Киеве нас встречают – перрон оцеплен солдатами из комендатуры с винтовками наперевес. Видимо, им уже сообщили, что едет «веселый поезд». Всех профильтровали, связанных забрали в комендатуру. Мы побежали в кассу за билетами до Москвы, а билетов нет! Побежали к начальнику вокзала: «Подождите следующего поезда, тогда всех вас посадим». Но русский человек есть русский человек: раз поезд есть – надо на нем ехать! Подходит состав. Те, кто с билетами, выстроились, садятся по всем правилам. Мы же – чемоданом в стекло, и в вагон, за нами полетели стекла в соседних купе. Все стекла побили! Пришли те, кто с билетами, а места заняты. Крик, шум! Поезд задержали на три часа, но потом все же отправили. Проводник жалуется: «Мне придется выплачивать за разбитые стекла!» Я говорю: «Не переживай, сейчас что-нибудь придумаем». На весь вагон, благо голос у меня был крепкий, крикнул: «За разбитые стекла надо заплатить проводнику!» – и пошел с фуражкой по кругу. Собрал денег, принес: «На! Тут и на стекла, и тебе хватит!» Хорошенько выпив, но уже без драки, все улеглись спать, хотя поезд шел полным ходом и в выбитые окна врывались порывы холодного воздуха. В Москве, как и в Киеве, поезд был оцеплен, все прошли фильтрацию. Я задержался на неделю в городе, Петро поехал к родным на Алтай, а Николку я отправил домой. У меня были свои заботы, и я не удосужился даже спросить его адрес: так больше я его и не видел…

Из Москвы я поехал в Осу: на поезде добрался до Перми, а оттуда по Каме до родного города. Вышел ночью на пристань – тишина, народу никого, только стоит телега. Подошел:

– Куда едешь?

– В Крылово.

– Подвези.

– Вояка?! Давай, давай. Куда тебя?

Я назвал.

– К кому там?

– К Брюхову.

– К Панке?

– Да.

– Кто ты ему?

– Сын.

– Вася?! Ох ты, господи! Я тебя и не признал! Смотри, какой стал – командир, с орденами!..

– Дядя Степан, это вы?

Это оказался друг семьи Баландин, которого я тоже не узнал поначалу.

– Я! Поехали.

Подъехали к дому. Дядя Степан побежал, постучал в окно:

– Панка! Сын приехал!

Отец быстро собрался, выскакивает. Мы обнялись.

– Чего телеграмму не дал?

– Зачем? У меня ни вещей, ничего нет.

За ним выбежала мать, вся в слезах. Я ей:

– Ты почему плачешь?! Будешь плакать, повернусь и обратно уеду!

– Нет, нет, не буду плакать! – Она обняла и целовала, все целовала меня, но никак не могла остановиться, так и продолжала плакать. Зашли в дом. Мать быстренько накрыла стол, мы выпили по стакану браги. Угостили Баландина – благо не за рулем, а «за кобылой». После долгих разговоров и расспросов улеглись спать. Утром я позавтракал, выхожу босой на улицу – тишина, народу никого нет. Город как вымер. Начал разыскивать своих друзей – никого нет: или погибли на фронте, или разъехались на учебу, или еще не демобилизовались. Неделю я побродил по пустому городу, навестил демобилизовавшихся одноклассниц и решил поехать в Одессу к Фаине Левинской. В Одессе жила моя сестра, попавшая туда по распределению секретарем райкома комсомола, что на Молдаванке в Одессе. Жила она на Дерибасовской. Когда мы пришли к ней домой, сестра первым делом осмотрела, чистая ли у меня форма и почистила мне сапоги. Я удивился:

– Зачем?

– У нас очень строгая комендатура. Только выйди одетым не по форме – сразу заберут.

Действительно, пошли мы с ней гулять, и при первой же проверке документов патруль придрался к моему внешнему виду. Сестра меня отстояла:

– Это мой брат! Он только приехал.

Я зашел в гости к Фаине, познакомился с ее мамой. Мы вспомнили про жизнь в Осе, а ночевать я пошел к сестре. Так прошло несколько дней. Мы встречались, гуляли, сходили в оперетту. На третий день я ей сделал предложение, она согласилась. Я, как тогда было принято, пошел к ее матери, рассказал, что прошу руки ее дочери. Она тоже не возражала, но сказала:

– Вася, вы сейчас распишитесь, и ты уедешь, а она останется одна. Сколько ты пробудешь за границей, не известно. Сделайте лучше так – женитесь, когда ты вернешься. Тогда забирай ее и увози куда хочешь.

Я согласился с ее доводами, да и Фаина не настаивала. Я уехал в бригаду, а в начале 1946 года получил от Фаины письмо: «Извини, я вышла замуж». Помню, тогда я сказал замполиту:

– Накрывай стол! Будем пропивать мою молодость, мою невесту.

Пропили и забыли. Лет через двадцать, когда я командовал дивизией в Тирасполе, мы встретились: Фаина жила в Кишиневе, была замужем, у нее двое детей. У нее жизнь получилась, да и у меня тоже…

Вернулся я в бригаду в середине сентября. За время моего отсутствия она передислоцировалась в Брук, за 40 километров от Вены. Батальон разместился в казарме, танки стояли в крытых бетонных боксах. Петро еще не появлялся. Мы решили подождать, не поднимать зазря тревогу, но уже декабрь прошел, а его все нет. Январь – нет. Надо в розыск подавать, но я все же решил потерпеть. Вдруг под 23 февраля является.

– Где же ты, сукин сын, был? Тебя бы могли под трибунал как дезертира отдать. Ты же пять месяцев отсутствовал! – Стоит, голову понурил. – Как ты додумался до такого? Ты же не пацан, опытный, у тебя орден Славы, медаль «За Отвагу», медали за Будапешт, за Вену!

– Ну как? Мать плачет: «Не пущу, я тебя всю войну ждала». Да и родня большая, пока всех не обошел, не отпустили…

В Бруке началась нормальная армейская жизнь с боевой подготовкой, занятиями. Вскоре предстояли выборы в Верховный Совет. От Центральной группы войск выдвигался генерал Лелюшенко, командующий 4-й танковой армией[21]. Я был назначен так называемым доверенным лицом генерала и агитировал за его кандидатуру. Я собрал офицеров, рассказал про кандидата, объяснил, что голосование – это гражданский долг каждого. Тут встает заместитель командира бригады по технической части, прошедший всю войну майор Калугин, и говорит: «Капитан Брюхов, голосовать за этого придурка я не буду!» Оказалось, что он на мотоцикле обогнал шедшую впереди трофейную машину. Вдруг она его догоняет и перекрывает ему дорогу. Из машины выходит генерал Лелюшенко и на него: «Мать-перемать, какое ты право имеешь обгонять генерала?!» Тот немного растерялся, стал оправдываться, что он не знал. Генерал вошел в раж, начал кричать, что тот должен был знать, поскольку едет на мотоцикле, и должен понимать, что на машине едет начальник. Разошелся и ударил Калугина палкой. Тот сдержался, хотя чего это ему стоило, сложно себе представить, поскольку он был крепкий, знающий себе цену офицер, никогда не лезший за словом в карман. Тем не менее он промолчал. Генерал, выплеснув свой гнев, сел в машину и уехал…