палатку, Леонард стоял у медного таза в углу и умывался. Зачерпывал воду и ополаскивал лицо. Он был раздет по пояс и радовал глаз рельефной спиной. Жесткие волосы рассыпались по зеленым плечам.

Лео был сложен легко и пропорционально. Не такой худой, как Грионт, не здоровяк, как Денни. Эри невольно залюбовалась.

– Добррое утрро, – сказал он, оборачиваясь. – А ты чего такая?

– Какая? Красная и растрепанная? – она оперлась о край стола. – Да Ульрика заставила бегать.

– Аа, – гоблин вытащил из кармана штанов шнурок и затянул волосы в хвостик.

– Она чуть душу не вытрясла, – надула губы Эри.

– Ничего, после долгого лежания это полезно. Глядишь, еще и орружию научит.

– Зачем?

– Чтобы не с ножами брросалась на кого попало, а защищалась с умом, – он забросил полотенце на плечо. Черные глаза смотрели ласково, как на ребенка.

Эри наморщила нос.

– И потом, – гоблин поднял с лежанки свою рубаху, – ты упускаешь главное – если Ульррика взялась за тебя, значит, бояться уже некого. И знак мой не понадобится.

Она уловила нотку грусти в его голосе или показалось?

– А ты умеешь драться? С мечом? – перевела тему Эри.

– Умею, – ответил гоблин все тем же тоном. Он подошел к опоре шатра и снял с гвоздя свою сумку.

– Непохоже, что ты этим гордишься, – заметила она.

– Потому что меня научили по приказу хозяина, – Лео достал горстку листочков, напоминавших по размеру и форме следы лап. – Он любил представления, поединки. И чтобы кровь лилась.

– Ты кого-то ранил? – она наблюдала, как гоблин кинул креолус в ступу и принялся орудовать пестиком.

– Да, случалось.

– Убил?

Леонард глянул так, словно взвешивал ее, и ответил с неохотой:

– Был один мальчишка. Нам дали по мечу и щиту, пустили на аррену. Я старрался не задеть его, но малыш как будто не понимал игры. Бился не на жизнь. И уж не знаю как, но я не смог остановить рруку... Понимаешь, он был человеком, – продолжил гоблин. – По пррироде своей слабее, но такой юрркий… Я увлекся, забылся и прронзил его насквозь...

– И после этого бежал?

Лео снова занялся порошком.

– Нет, Эрри, сбежал я много позже... Так что если ты опять спррашиваешь, что я делаю с Кррасными Лисами, – он невесело улыбнулся. – То здесь мне самое место.

– И все равно, – возразил она, – для меня ты всегда будешь тем, кто спас мне жизнь.

– Спасибо, – он высыпал порошок в стакан. – Так, я за кипятком.

– Лучше сначала в холодную воду, – заметила Эри. Лео удивленно покосился в ее сторону. – Если креолус немного размочить, а уже потом заваривать, то подействует быстрее, – пояснила она.

– Хм, – гоблин подозрительно сощурился, но согласился: – Ладно, попробуем по-твоему.

Эри потерла начавшие замерзать ладошки.

* * *

Ей казалось, что вместо тела у нее размоченный креолус. Бесформенная масса, склизкая, тяжелая и болезненная.

Ульрике это было не объяснить.

– Вставай, пора, – шепотом сказала разбойница.

– У меня все болит, не могу, – пожаловалась Эри.

– О, это же хорошо!

– Что хорошего? – она отвернулась к стене.

– Так оно и завтра болеть будет, и послезавтра, и послепосле…

– Значит, надо отдохнуть, – Эри накрыла голову одеялом.

– Нет, надо продолжать, – не отставала Ульрика. – В борьбе победишь и боль.

– Не могу, – бурчала она.

– Медведь лысый, поднимайся, – повысила голос разбойница.

– Не могу, – повторила Эри. – Извините.

– Так, – Ульрика потянула одеяло.

Эри согнулась пополам, вцепившись в свой край. Холод ударил в спину, по коже поползли мурашки.

– Что вы делаете?

– Подъем, сказала!

– Что случилось? – окликнул их заспанный Леонард.

– Малыш, объясни подружке, что боль нужно преодолевать, – Ульрика выпустила одеяло, и Эри упала обратно на ложе.

Гоблин приподнялся и глянул в их сторону. Выглядел растрепанным и заспанным.

– Эрри, советую встать. Рразогреешься, боль уйдет. Прравда. Да и для духа полезно.

– Легко говорить, когда у самого не болит, – пробурчала Эри, не выпуская одеяло. – Ну ладно, встаю.

Она нащупала ботинки и выпрямилась.

– Я жду на улице, – Ульрика вышла.

– А почему она зовет тебя малышом? – поинтересовалась, зашнуровываясь, Эри.

Лео пожал плечами:

– Какая рразница, как тебя называют. Главное же, кто ты есть.

– Да? Ну, вообще, верно, – она подтянула штаны и принялась заправлять ремень. – А я вот всегда обижалась и на остроухую, а особенно на ведьму...

– Ты не ленись, Эрри, тренирровки еще прригодятся.

– А ты в Аргоне тоже вот так?

– Я рработал. Это и вполовину не так весело, поверрь, и я хоррошо знаю, как это болит.

Эри потупила взгляд.

– Извини.

Отблеск горящих в центре шатра угольков играл в черных глазах гоблина.

– Не ссоррься с ней, ладно?

– Ладно, – Эри застегнула куртку и про себя добавила: «И пусть она меня вконец замучит».

* * *

– Знаешь, бельчонок, в чем твоя проблема? – говорила Ульрика, наблюдая за тренировкой. – Ты считаешь себя жертвой. Прямо как твоя подружка. Как ее? Елена? Но та хоть наслаждается этим, а ты только страдаешь.

Эри отжималась.

– Не. Понимаю. О чем. Вы, – выдавила она из себя.

– Не знаю, что там у тебя в прошлом, но наверняка в родной деревне обижали. Остроухая, странная. Может, и мальчик даже какой отверг. Что, угадала? Во-от. А потом вся такая несчастная в странствиях. Одинокая, непринятая и непонятая. Жива по милости добрых людей, да?

– Нет, – с силой выдохнула Эри.

– Да, – кивнула себе Ульрика. – А теперь еще и злая тетка по твою душу. Нет, бельчонок, ты это прекращай. На жертву всегда будут и ножи, и хищники. И добрые люди, готовые подсказать дорогу. Да не в ту сторону. Уж не знаю, веришь ли ты в судьбу или предназначение, это дело личное, но в себя ты верить обязана. Закончила? Еще тридцать приседаний.

– Но как? – взмолилась Эри.

– Не стони, а делай. А я пока расскажу тебе кое-что о жертвах. Это ведь не просто слабые люди, тростинки на ветру. Это пустые бутоны, в которых цветка нет. А