Виру открыл рот, пытаясь понять, почему же он действительно этого не сделал, но Джай опередил его ответ, выдвинув свое предположение о причинах столь странного поведения:

— Извините его, он очень несообразительный.

Несообразительный Виру на этот раз отреагировал мгновенно.

— Подумаешь, какой умник! — набросился он на друга с таким жаром, что тот предпочел быстрее отодвинуться, опасаясь, что дело может дойти и до рукоприкладства.

— И к тому же — болтун, — добавил он ехидно, заняв безопасное положение, гарантировавшее ему соблюдение свободы слова.

Виру хотел было продолжить выяснение, кто же из них, собственно, болтун, но внезапно вспомнил о мимолетности ограниченного дорогой времени и решил заняться прямым делом.

— Так как же вас все-таки зовут? — спросил он интимным шепотом, нежно склоняясь к девичьему плечу.

Девушка ловко отстранилась и строго посмотрела на позу соседа, но, заметив, что это произвело впечатление и тот выпрямился, сменила гнев на милость.

— Когда я была маленькая… — она подняла пальчик и округлила глаза.

Виру мечтательно закатил свои, как бы грезя вместе с ней о том недалеком, но прекрасном времени.

— Когда я была маленькая, мой дядюшка говорил… — девушка опять остановилась, умело держа паузу.

— Что говорил? — не выдержал напряжения Виру. — Очень интересно.

— Что каждому человеку должно соответствовать имя, которое определяло бы его характер, — продолжала она назидательным тоном, очевидно копируя своего дядюшку, к которому Виру тотчас же ощутил почти сыновнюю привязанность.

— «Его характер»? — повторил он ее последние слова с таким интересом, как будто ему сейчас предстояло узнать какую-то тайну.

Джай усмехнулся про себя, слушая эту затянувшуюся историю с выяснением имени. Веселая девчонка разыгрывала ее как по нотам, усиленно подогревая интерес к развязке.

Наконец, добрались и до нее.

— Вот меня и прозвали Басанти, потому что я говорлива, как горный ручеек, — закончила девушка, хохоча и запрокидывая прелестную головку.

— Неужели! — ахнул Виру, пораженный ее чудесным именем, которое сейчас казалось ему лучшим из всех, какие он когда-либо слышал.

— Удивительно подходящее имя, — проворчал сзади Джай, с раздражением замечая, как его влюбчивый друг смотрит на эту маленькую болтушку, — почти что облизываясь, точно кот на сливки.

Но тем, кто сидел впереди, было сейчас совсем не до него. Их разговор оживился еще больше и забурлил, напоминая даже не ручеек, а скорее, горный поток, несущийся по камням с высоты. Джаю оставалось заткнуть уши двумя сигаретными фильтрами из пачки, без проблем вытянутой им из кармана увлекшегося беседой друга.

На деревянной веранде дома Тхакура, опоясывающей второй этаж, появилась одинокая фигура мужчины, закутанная в серый плащ. Это был инспектор. Он выходил сюда и пристально смотрел на дорогу — не появится ли на ней облако пыли, приближающееся к его усадьбе. Но никто не навещал отставного полицейского. Помедлив немного, он уходил обратно в комнату, садился за стол и подолгу вглядывался в большую фотографию в сандаловой рамке под стеклом. На ней была изображена группа улыбающихся молодых людей и маленький мальчик на переднем плане. Губы Тхакура шевелились, будто он разговаривал с призраками.

Белая кукольная лошадка цокала копытами по каменистой дороге, вьющейся среди полей. На них мелькали согнувшиеся крестьяне в белых чалмах. Джай был городским человеком, его познания в сельском хозяйстве простирались не дальше рынка, на котором он покупал фрукты, поэтому он не мог догадаться, что за урожай собирают эти люди, срезающие какие-то золотистые колосья, чуть дрожащие от легкого утреннего ветерка.

Несколько раз двуколка обгоняла повозки, запряженные большими сизыми волами с закрученными рогами. Они косились на кокетливую лошадку мрачными влажно блестевшими глазами. Так, наверное, смотрит трудяга-муравей, занятый нужной в хозяйстве соломинкой, на легкомысленную красавицу-бабочку, чуть задевшую его своим бесполезно-нарядным крылом.

Миновав аллею развесистых старых смоковниц, склонивших над дорогой тяжелые ветви, коляска въехала в деревню. Копыта глухо стучали по красноватой глинистой почве, по обеим сторонам улицы стояли сделанные из той же глины домики под соломенными крышами, облепленные деревянными верандами и верандочками, с которых доносились голоса просыпающихся детей. Их матери готовили завтрак, судя по заполнившему улицу запаху подгоревшего масла, смешанному с пряным ароматом специй.

Они проехали по центральной площади деревни — пыльному пространству с неизменным вековым баньяном посредине, под которым сидели столь же неизменные для любой индийской деревни седовласые старики, иной из которых, возможно, помнил это дерево еще слабым саженцем-однолеткой. Правда, Джай обнаружил у одного из этих хранителей неизменности и постоянства маленький транзисторный приемник, который тот прижимал узловатыми пальцами к склоненному уху. Только это, да еще газовый фонарь на длинной чугунной ноге давали надежду, что они все еще в двадцатом веке, а не перенеслись по чьему-либо желанию — скажем, по капризу затейницы Басанти — лет на триста назад. А впрочем, подумал Джай, с тоской вспоминая, для чего он сюда приехал, еще не известно, где ему было бы лучше — во всяком случае, он не Поручился бы, что именно здесь и сейчас.

Деревенька оказалась такой маленькой, что через минуту лошадка уже выехала из нее и теперь с успехом преодолевала довольно крутой подъем между внушительных размеров каменными глыбами. Из-под резвых копыт во все стороны летели усеявшие дорогу мелкие камешки. Один из них едва не угодил в полуголого мальчика, которому на вид никак нельзя было дать больше восьми лет. Однако он нес на хрупких детских плечах такую вязанку сухих веток какого-то кустарника, что не всякий взрослый решился бы нагрузить себя подобной ношей.

Мальчик испуганно отскочил, прикрыв свободной рукой перемазанное лицо, и долго еще стоял так, ожидая, пока стихнет стук колес. Когда же он отважился убрать руку, то все еще оставался неподвижен, провожая любопытным взглядом чужаков, которых везла Басанти.

Джай завертел головой, пытаясь понять, откуда мальчик принес столько веток, но не нашел вокруг ни деревца, ни куста. Кое-где между обломков скал желтели пучки выжженной травы, ничуть не оживляя кирпично-серого пейзажа.

«Ну и местечко выбрали предки инспектора для своего дома, — подумал Джай. — Не из их ли изгороди выломал этот хозяйственный мальчик свой драгоценный хворост?»

Дорога внезапно сделала резкий поворот, и взору Джая открылась картина, заставившая его признать свою ошибку: люди в старину все-таки умели строить дома и располагать их на местности. Широкое ровное плато, будто подаренное вдруг расщедрившимися горами, сияло всеми оттенками свежей зелени, в которой праздничными фонариками светились красные и желтые пятна созревающих плодов. Пожалуй, стоило забраться в горы, подальше от пыльной деревни, чтобы жить в такой усадьбе, вблизи источника, а он должен тут быть непременно, без него просто невозможно все это великолепие.