Казнь отца стала лишь началом тому кошмару, с которым столкнулся Томас, когда вернулся на Эритею в родовой особняк после исполнения приговора…

Особняк семьи ДиАнжело, имевший большую террасу, располагался возле небольшого озера в предгорьях горы Мак— Кинли. Младший ДиАнжело стоял перед высокими воротами особняка и нервно мял в руках черную шапочку. Он не представлял, о чем будет говорить с семьёй после смерти отца. «Мачеха наверняка знает или догадывается о реальных причинах императорской опалы…» — подумал про себя Томас и прислонил ладонь к сенсорному устройству, расположенному на воротах поместья.

Но разговора с семьёй не получилось. Три младших сводных сестры Томаса и их мать Брунгильда — его мачеха, висели в комнате младшего ДиАнжело на толстых верёвках, сделанных из прочного волокна. Их опухшие синюшные лица задумчиво смотрели в разные стороны, словно пытаясь понять те причины, которые толкнули их на этот шаг. Повестка, обнаруженная Томасом на столе, извещала владельцев особняка о выселении в связи с актом о конфискации, который действовал в отношении семейства ДиАнжело. Император Вуд их разорил, оставив членам семьи по комплекту одежды и документу о гражданстве.

Томас отшатнулся к стене. Присев на корточки, он опёрся спиной на холодную стену и закрыл лицо руками, чтобы не видеть ужасные последствия, причиной которых стал его больной азарт. В комнате раздались всхлипы, которые постепенно превратились в громогласные рыдания. От горя и отчаяния Томас резко вскочил и бросился в кладовую. Взяв там веревку, он перебросил её через перекладину. Решив свести счеты с жизнью, он забрался на табурет и накинул петлю. Но как только Томас почувствовал холодную поверхность веревки у себя на шее, к нему вернулся страх, вызвавший несколько отрезвляющий эффект. Поняв, что он не сможет лишить себя жизни, Томас возненавидел себя за трусость. Сняв веревку со своей шеи, он выбежал из особняка и побрел по дороге, мучительно пытаясь выкинуть из памяти запечатленные лица мертвой родни. Томас абсолютно не понимал, что ему делать и как дальше жить.

Вернувшись на Эритею, он подался к родственникам, но те захлопнули перед ним дверь, назвав Томаса «проклятьем семьи ДиАнжело». Чтобы выжить и не умереть с голоду, Томас начал подворовывать и в итоге попался за кражу кредиток на рынке Эритеи…

— Эй, братишка, у тебя нет воды? — неожиданно раздавшийся позади Томаса голос, вернул ДиАнжело в железное чрево «Левиафана».

Повернув голову, Томас увидел жилистого старика, которому на вид было лет восемьдесят. Его спутанные редкие волосы были взъерошены, а по морщинистому лицу стекали ручейки пота.

— Да, конечно, — Томас, позвякивая кандалами, достал из сумки ёмкость с водой и отдал её старику.

Тот взял бутылку и, открутив крышку, принялся жадно пить. Утолив жажду, старик протер свои растрескавшиеся губы грязным рукавом.

— Спасибо, братишка, выручил, — промолвил он, тяжело выдыхая. — За что тебе дали срок?

— Кража, — кратко ответил Томас и спрятал бутылку с остатками воды в свою сумку, — а вас за что осудили?

— Меня? — старик ухмыльнулся. — Я сам не знаю, но в обвинительном заключении написано, что я — нелояльный властям гражданин. В чем выразилась моя нелояльность в период двухнедельного пребывания на свободе, мне так и не пояснили…

— Так вы уже бывали в «Социальном лепрозории»? — Томас захотел побольше узнать о том месте, куда его везут.

ДиАнжело уже имел некоторое внешнее представление о тюремном комплексе, так как проводил геологоразведочные работы в этом районе, когда был управляющим в одной из фирм покойного отца.

— Бывал? Да я прожил там большую часть своей жизни, сынок, — задумчиво ответил старик. — Я уселся ещё в период правления Константина «Большого». В молодости, будучи студентом археологического факультета университета города Сайбурга, я имел неосторожность начать политический диспут с сокурсником. Итогом этого стал приговор, осудивший меня на двадцать пять лет лагерей социальной адаптации. Мой честолюбивый сокурсник сделал головокружительную карьеру в этом государстве, но жизнь его всё равно закончилась довольно печально.

Потом, в конце срока, мне добавили ещё двадцать пять лет изоляции — я откусил нос одному, тогда ещё молодому ублюдку, который только устроился на работу в «Социальный лепрозорий» на должность младшего надзирателя. И вот, спустя пятьдесят лет, я, наконец, увидел свободу. Но через две недели Спектрат опять надел на меня наручники по подложному обвинению и отправил обратно.

— За что вы откусили нос тому надзирателю? — поинтересовался Томас, разглядывая глубокие морщины старика.

— Тогда я находился в карцере, подвешенный на цепях к каменному потолку. Этот ублюдок захотел воспользоваться мной как женщиной, но имел неосторожность приблизить свою гуммозную рожу к моему лицу, и я не упустил такой великолепный шанс, откусив ему нос, — старик недобро ухмыльнулся, видимо, вспомнив детали того эпизода. — Ты, кстати, его увидишь — теперь эта тварь на должности главного надзирателя в «Социальном лепрозории». Никто не знает, как его зовут, но все, включая его непосредственного начальника — директора тюрьмы Феликса Грува, называют его «Рыло».

Томас содрогнулся от услышанного, но решил поподробнее расспросить старика.

— Когда я только попал в «Социальный лепрозорий», — начал свой рассказ старик, — это был огромный карьер, на котором использовали труд заключенных. Нас содержали в специальном блоке под землёй, в который можно было попасть, спустившись в карьер. Но когда к власти пришел Мартин Вуд, количество заключенных резко выросло. Несмотря на то, что произошло ужесточение уголовного кодекса, а половина политических статей попала под высшую меру — расстрел, система лагерей не справлялась с потоком заключенных. Где — то наверху решили, что необходимо увеличить потенциал системы исполнения наказаний.

Итогом этого стал целый город заключенных, выросший в скальных породах вокруг гигантского карьера. Сейчас там находится примерно пол миллиона человек. Тюремный комплекс разбит на четыре блока. Блоки А, В и С — являются кварталами, где живут арестанты. Четвертый блок — административный, там находятся структуры управления «Социальным лепрозорием», а также казармы охраны. На дне карьера располагается посадочная площадка, склад и прогулочные боксы для заключенных.

В каждом квартале своя власть. Когда я освобождался месяц назад, в блоке А главенствовала «Седьмая печать», блок B контролировался какими-то южноамериканскими наёмниками и их главарём — Карлосом Гарсия. Ну а в блоке С сейчас рулит Эсмонд Мортис — ещё тот подонок, который согласился быть свидетелем обвинения против нашего друга — Георга Кантора, казненного более года тому назад.

Услышав знакомые имена, Томас насторожился.

— Георг Кантор? — переспросил Томас. — А какое отношение он имеет к «Социальному лепрозорию»?

— Покойный Кантор делал всё возможное, чтобы облегчить жизнь политическим заключенным. Он давал взятки Феликсу Груву и получал зеленый свет на то, чтобы отправлять в тюремный комплекс всё необходимое для арестантов — начиная от продуктов питания, заканчивая медикаментами. Кое-кого из «Седьмой печати» ему даже удалось вытащить на свободу. В блоке А, где я раньше содержался, чтут его имя и скорбят об утрате, — старик опустил глаза и затих.