Самолет зашел по направлению выложенных костров и почти у самой земли включил фары. Сел точно на траверзе светового «Т». Ли-2 развернулся и ослепил их светом фар. Ирина прикрыла глаза рукой. Самолет сбавил обороты, но летчики моторы не выключали, чтобы в случае ловушки взлететь без промедления. Открылась дверь. Ирина увидела в проеме человека и крикнула изо всех сил пароль. Спустилась лестница, и ей протянули руку. Она одним махом поднялась в салон и с замершим сердцем пошла по узкому проходу между ящиков и тюков к кабине летчиков. Ноги стали тяжелыми, пудовыми, их трудно было отрывать от пола – вот-вот подломятся, как бывает во сне… Навстречу ей вышел стройный подтянутый пилот в меховой летной куртке, в шлемофоне. Лица не видно, но походка… неторопливая, уверенная… Он!

– Шурик! – крикнула она и последним усилием воли рванулась к нему. И… беспомощно опустила приготовившиеся обнять его руки: нет, не он. Бледно-оранжевый блин от костров, пробившийся сквозь иллюминатор, высветил немолодое лицо с широким приплюснутым носом, раздвоенным подбородком. Не он…

– Туда нельзя! – властно скомандовал летчик. – Вы что хотите?

– Вы командир? – Ирина взяла себя в руки и заставила успокоиться.

– Нет, командир там, – кивнул мужчина на дверь пилотской кабины. – Он скоро выйдет.

– Как его фамилия?

– Капитан Прохоров. А, собственно, в чем дело?

– Простите… – Ирина повернулась и спустилась по трапу на землю.

В декабре полили дожди, посыпал мокрый снег, и аэродром превратился в месиво – ни взлететь, ни сесть. Такое положение было почти по всему Кавказу. Бездействовали не только тяжелые самолеты, но и истребители и штурмовики. А на фронте назревал критический момент: под Сталинградом продолжались кровопролитные бои, для усиления группировки Манштейна гитлеровское командование начало спешно перебрасывать с Кавказа танковые и пехотные дивизии.

22 декабря советскому командованию стало известно, что на станции Тихорецк скопилось множество танков и другой техники, готовящейся к погрузке в эшелоны. На аэродром снова прибыл представитель авиации дальнего действия генерал-майор Петрухин с приказом нанести бомбовый удар по станции. Подполковник Лебедь, неделю назад назначенный командиром дивизии (в заместители себе он взял Меньшикова), долго расхаживал у карты, что-то прикидывая в уме, рассчитывая, потом остановился около своего заместителя.

– Придется, Федор Иванович, твоих орлят поднимать, – сказал он проникновенно, тоном просьбы, а не приказа.

Меньшикову льстило, что летчиков, которыми теперь уже командует майор Омельченко, все еще называют его орлятами. Он и в самом деле испытывал к ним родительское чувство и переживал за каждого как за родного сына; но просьба Лебедя, несмотря на подкупающую искренность, серьезно озадачила замкомдива.

– Как поднимать? – растерялся он. – Аэродром раскис, даже У-2 не летают.

– А мы должны взлететь! – гордо распрямился во весь свой богатырский рост Лебедь. – Я тут кое-что прикинул: ночью подмораживает, вот мы и попытаемся воспользоваться этим.

Комдив предлагал явную авантюру: ночью подмораживало так слабо, что лужи не везде схватывались тоненькой корочкой льда, и земля станет еще вязче, взлететь будет еще труднее. Меньшиков и ранее замечал за Лебедем стремление произвести на начальство впечатление неожиданным смелым решением, дерзостью, лихостью, и ему везло. Но Меньшиков знал: везение – штука обманчивая. И потому, когда комдив предложил ему должность заместителя, согласился не сразу. Предложение, разумеется, его обрадовало: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, а фортуна не очень-то баловала его чинами. Радовало и то, что Лебедь – смелый, волевой и решительный командир, поучиться у него есть чему. Беспокоило одно: вот эта самая рисовка, как говорят, игра на зрителя, способная в одно прекрасное время обернуться бедой. Но Лебедь был молод – ему шел тридцать пятый год (Меньшикову сороковой), – и Федор Иванович, надеясь, что с годами Лебедь станет серьезнее и рассудительнее, дал «добро». Теперь же пожалел об этом: волевое решение комдива может стоить кому-то жизни. И возразил:

– Зря ты, Семен Семенович, на мороз надеешься: здесь не Подмосковье, лужи даже не застывают. Штурмовики вон не рискуют, а они легче…

– Ну, это их дело. – Лебедь нахмурился, дугой выгнул шею. – А мы полетим, даже если Вселенная разверзнется.

– Вселенная-то не разверзнется, а вот шею себе кое-кто сломать может, – стоял на своем Меньшиков.

Лебедь принял предостережение на свой счет.

– Напрасно ты беспокоишься за мою шею. Она стоит не дороже тысячи тех, кто может погибнуть от фашистских танков, если мы их не уничтожим.

Этот довод окончательно склонил генерала на сторону Лебедя, и он поддержал комдива:

– Да-да, Федор Иванович, вы же знаете, какое положение под Сталинградом. Нельзя допустить, чтобы фашисты снова собрали там крепкий кулак. Надо попробовать.

– Сделаем, товарищ генерал, – уверенно заявил Лебедь и тоном, не терпящим возражений, приказал Меньшикову: – Позвони Омельченко, пусть готовит полк.

Вечером действительно начало подмораживать. Тонкий, не видимый глазом ледок похрустывал под сапогами трех шагавших по аэродрому командиров – генерала Петрухина, подполковников Лебедя и Меньшикова. Недалеко от КП полка уже стоял ровный строй экипажей в меховом обмундировании с планшетами на боку. А на левом фланге возвышалась фигура майора Омельченко, очень похожая на Лебедя не столько статью и ростом, сколько энергичными жестами, походкой, действиями. И неудивительно: смелость, решительность Лебедя, умение проявить твердость характера в трудную минуту нравились многим, и комдиву подражал не один только Омельченко.

Майор подал команду «Смирно!» и четко отрапортовал генералу о наличии экипажей и самолетов и о готовности их к выполнению боевой задачи.

Генерал поздоровался с летчиками и, дав команду «Вольно!», вышел к середине строя. Заговорил мягким подкупающим баритоном:

– Товарищи! Все вы слышали об окруженной в Сталинграде группировке Паулюса. Наши доблестные войска громят ее и дробят на части. Гитлеровское командование принимает все меры, чтобы вызволить из окружения группировку. С Кавказа срочно отводятся войска противника, концентрируются в районах Тихорецка, Краснодара и перебрасываются по железной дороге в район Котельникова, где собирается мощный кулак. Мы не должны допустить этого. Надо сорвать замысел врага, разгромить его войска в местах сосредоточения. В частности, вашему полку приказано нанести удар по Тихорецку. Знаю, аэродром раскис, взлететь трудно, даже опасно. Но… надо сделать невозможное. – Он обвел строй взглядом. – Кто из вас первым рискнет взлететь, доказать, что для советских летчиков нет непосильных задач? – Он снова повел по строю взглядом, и Меньшиков увидел, как летчики опускают глаза.