– Ни фига он не утонет, – ворчливо перебивает его Джаспер, расчесывая пятерней свои лохматые свалявшиеся волосы. – Выдержит его лед, зуб даю.

– А если и утонет, так это только по своей вине, – говорит Макс, и его глаза напоминают два черных шара, внутри которых кипит, варится что-то очень недоброе.

Остальные, кажется, колеблются, прикидывают, не принять ли меня в свою маленькую компанию без вылазки на лед. Но Макс – иное дело. Макс меня ненавидит. Считает, что я, видите ли, занял его законную койку, когда приехал сюда. Но мне совершенно не нужна была его койка, я предпочитал вообще оставаться в тени, никем не замеченным, быть просто парнем, у которого умерли родители, и потому он появился в лагере посреди учебного года. Никуда я не лез, ни на чье место не претендовал.

Но Макс все равно ненавидит меня. Будто это я виноват в том, что его за воровство отселили в отдельную хижину рядом с домиками воспитателей и столовой.

И вот теперь, стоя на берегу, я знаю, что Макс не отступится от своего, не согласится скостить мне часть процедуры посвящения. Он хочет, чтобы я страдал. Чтобы я расплачивался за то, что Макса отселили от его приятелей.

– Если он умеет плавать, то не утонет, – добавляет Макс. В руке у него маленькие серебряные карманные часы, он крутит их в своих пальцах, а часовая цепочка свисает у него с ладони и раскачивается как маятник. Эти часы, насколько я знаю, Макс буквально не выпускает из рук. Мне говорили, что их подарил Максу его отец. Подарил на день рождения перед тем, как отослать сюда, «чтобы Макс мог отсчитывать часы и дни, проведенные в этой дыре», – шутили про него. На мой взгляд, это был жестокий подарок. Напоминание о том, что время и жизнь во внешнем мире прекрасно продолжают идти и без него, без Макса. Что он – как и все мы – впустую тратит свое время, сидя, как в ловушке, в этих горах.

Джаспер смеется и снова надолго прикладывается к бутылке.

А я по-прежнему стою на берегу, отказываясь выходить на лед.

Тогда ко мне подходит Макс и, прежде чем я успеваю среагировать, толкает меня к озеру. Я отступаю на несколько шагов назад, затем резко поворачиваюсь, опустив свои сжатые в кулаки руки. Теперь мы с Максом стоим всего в каком-нибудь полуметре друг от друга, и оба готовы ко всему. К содранным до крови костяшкам пальцев, синякам и даже сломанным челюстям.

Но затем Лин говорит:

– Давай, приятель, просто выйди на лед, и покончим с этим, – я бросаю на него быстрый взгляд, и Лин добавляет, покачивая головой: – Здесь чертовски холодно. Вы что, чуваки, действительно помахать кулаками собрались? А как наутро тварям объяснять свои синяки будете?

Я чувствую, как у меня разжимаются кулаки, но Макс продолжает смотреть на меня так, словно только и ждет, что я дам ему повод начать драку. Я пробыл в лагере всего неделю, и Лин прав: мне совершенно не хочется заиметь неприятности, которым не будет конца. Всегда оглядываться через плечо, проверяя, не крадется ли за мной Макс среди деревьев. Спать вполглаза, постоянно быть в напряжении. Да еще неизвестно, какое наказание наложат на меня твари за драку. Может быть, такое, что будет тянуться за мной как хвост все время, пока я буду оставаться здесь.

Поэтому я отворачиваюсь от Макса, и, чувствуя, как окоченели мои руки от порывов все время усиливающегося ветра, выхожу на лед.

У берега он трещит, прогибается, но держит меня.

Медленно шаркая ногами, я иду к середине озера до тех пор, пока не чувствую, что лед становится все тоньше, и мои ботинки уже успели промокнуть от выступившей на его поверхности воды. Тогда я останавливаюсь и оглядываюсь назад, на берег.

– Иди дальше, – кричит мне Джаспер.

Но я не могу, потому что знаю, что лед проломится, и отрицательно трясу головой.

– Это еще не середина! – кричит Джаспер.

Я поворачиваюсь и вижу, что до середины озера мне действительно остается пройти еще несколько метров. Но вот только я их никогда не пройду: слишком тонкий впереди лед. Снова оборачиваюсь и вижу, что Макс тоже сошел с берега и быстро направляется ко мне, кипя от ярости, выпячивая грудь и сжав кулаки.

Я мысленно готовлюсь к тому, что должно произойти дальше.

Подойдя ко мне, Макс ничего не говорит, просто сильно толкает меня в грудь, заставляя идти дальше к середине озера.

– Тебе сказали до середины идти, вот и чеши, – буквально выплевывает он слова с налитым кровью лицом.

Лед стонет под нашими ногами, но Макс и не думает останавливаться, ему нужно утвердить себя, дойдя до самой середины озера, где самый тонкий лед. Показать, что я трус, а он нет. Взять надо мной верх. И Макс гонит меня все дальше, а те, на берегу, стоят и смеются, называют меня слабаком. Их голоса эхом отдаются среди деревьев. А еще они подбадривают Макса: давай, мол, давай, чувак, покажи этому желторотому.

А я уже знаю, что ничем хорошим все это не кончится. Для любого из нас.

Мы уже почти на середине озера, когда я слышу, как трещит лед.

Макс вскидывает на меня свой взгляд и опускает плечи. Я впервые вижу его испуганным. Он поворачивает голову в сторону берега, прикидывает, насколько мы далеко от него.

А мы слишком далеко.

– Бежать надо, – тяжело выдыхаю я, но Макс словно примерз к месту. Лед слишком тонкий, паутина трещин уже разбегается по его поверхности из-под ног Макса. Лед трещит, прогибается и начинает ломаться.

Макс широко раскрытыми глазами смотрит себе под ноги, и в это время над озером раскатывается низкий вибрирующий гул.

Я не знаю, почему я это делаю.

Возможно, это просто рефлекс. Или вспыхнувшее в голове воспоминание: мои родители в последний раз прощаются со мной, мама улыбается мне, потом они вдвоем идут к входной двери, и тут же новая картинка – их разбитая вдребезги машина в нескольких километрах от нашего дома. Короче говоря, память о том дне, когда я впервые ощутил близкое присутствие смерти.

Такое же чувство у меня и сейчас. Смерть рисует паутину трещин на льду.

Я бросаюсь вперед, отталкиваю Макса, сбиваю его с ног, и он тяжело ударяется о поверхность льда. Что-то выскальзывает у него из кармана. Это серебряные часы на длинной цепочке. Мы оба какую-то долю секунды смотрим на них – часы лежат в каком-то полуметре от нас, – а затем лед проламывается подо мной.

Хоп! И земля уходит у меня из-под ног.

Холод моментально впивается своими когтями в мою кожу – тысячи крохотных, но очень острых зазубренных лезвий. Моя голова уходит под воду, а неожиданный удар вышибает весь воздух из моих легких. Меня охватывает паника. Я хватаюсь руками за край ледяного поля, высовываю голову над водой и судорожно пытаюсь вдохнуть. Пытаюсь закричать, но не могу – не хватает воздуха. И сил держаться на поверхности не остается тоже.

Мои руки соскальзывают с края льда. Слишком холодно. Мои руки отяжелели. Ищу взглядом Макса – он стоит в нескольких шагах от меня и смотрит так, словно разглядывает рыбку в аквариуме. В его глазах читается любопытство – и никакой паники, никакого шока или страха, нет! – только любопытство и какая-то жуткая, спокойная решимость. Он не опускается на колени, не пытается вытащить меня из воды, не зовет на помощь своих приятелей – просто смотрит, сжав зубы. Смотрит черными точками своих глаз на то, как я тону.