— Я продолжаю исследования, которыми занимался ваш муж, сеньора. Помните, я уже приходил?

Мадалена приоткрыла дверь, не забыв накинуть цепочку. Лиссабон больше не был большой деревней, жители которой не имели привычки запираться друг от друга; времена изменились, преступность все росла, и в теленовостях постоянно рассказывали ужасные вещи. Скованная внезапным приступом страха, старушка вглядывалась в полумрак, стараясь рассмотреть непрошенного гостя. Впрочем, в его внешности не было ничего угрожающего; симпатичный молодой человек, немного сутулый, с темно-каштановыми волосами и ясными зелеными глазами.

— А, это вы, — обрадовалась сеньора. Она сняла цепочку и распахнула дверь. — Проходите, пожалуйста.

Томаш вошел в знакомую квартиру. На этот раз она показалась ему еще более старой, обшарпанной и мрачной; тусклые лампочки едва справлялись с подступающей из углов темнотой. Он достал из портфеля белый сверток, перевязанный шелковой ленточкой, и протянул хозяйке.

— Это вам.

Мадалена Тошкану нерешительно потянулась к подарку.

— Что это?

— Конфеты из кондитерской. Я их для вас купил.

— Этого еще не хватало! Зачем же было себя утруждать?

— Ну что вы. Для меня это удовольствие.

Старушка развязала ленточку и развернула сверток. Содержимое небольшой картонной коробки привело бы в восторг самого заядлого сладкоежку: каштаны в шоколаде, дюшес с шантильи, глазированный изюм.

— Какая прелесть! — воскликнула Мадалена, доставая из серванта конфетницу. — Вы непременно тоже должны попробовать.

— Это вам.

— Для меня одной этого слишком много. Врачи запрещают мне сладкое, у меня проблемы с уровнем сахара и холестерином. Уважьте меня, возьмите хотя бы одну.

Томаш выбрал дюшес, аппетитный и свежий, и в отличие от других конфет, не приторный. Мадалена взяла изюм в глазури.

— Я не большой знаток шоколада, но, похоже, не ошибся с выбором. Как вам кажется? — спросил Норонья, проглотив восхитительно вкусную конфету.

— О, да. Объеденье. Не хотите ли чаю?

— Нет, спасибо.

— Но у меня как раз вскипел чайник, — заверила старушка.

— Что ж, если уже вскипел…

Хозяйка принесла из кухни дымящийся чайник, две старые фарфоровые чашки и металлическую сахарницу. Чай оказался слишком крепким и терпким, по крайней мере, на вкус Нороньи, привыкшего к ароматным травяным сборам, но он не подал виду и мужественно отпил большой глоток.

— Знаете, а я на днях о вас думала, — сообщила Мадалена, потянувшись за очередной конфетой.

— Правда?

— Ну конечно. Я так и сказала своему старшему: «Манел, скоро главный труд твоего отца выйдет в свет. Ко мне приходил симпатичный молодой человек из университета и обещал обо всем позаботиться».

— Между прочим, у меня есть новости.

— Очень хорошо. У вас получилось?

— Все почти готово. Не хватает только бумаг из сейфа.

— Ах, да, сейф. На нем кодовый замок.

— А вы не знаете, это цифровой код?

— Да.

— Скажите, сеньора, вам никогда не приходилось слышать о шифрах, в которых цифры заменяют буквами?

— Мой муж всегда так делал.

— Когда a это единица, b — двойка, c — тройка и так далее.

— Именно так.

— Ваш муж пользовался португальским алфавитом?

— Как это?

— Без k, y и w.

— Поняла. Мой Мартиньо всегда использовал только наш алфавит без иностранных букв, как в нынешних журналах.

Томаш улыбнулся.

— Тогда у меня, по всей видимости, есть ключ к шифру.

— Правда? — удивилась Мадалена. — Как же вы его узнали?

— Помните, вы показывали мне ребус?

— Такой листок с буквами и цифрами?

— Он самый.

— Конечно, помню. Я его сохранила.

— А я его разгадал.

— Правда? Ну надо же!

— Давайте проверим.

Сеньора Тошкану проводила гостя в спальню. Здесь по-прежнему царил беспорядок: незастеленная кровать с мятыми простынями, разбросанная по полу одежда, гора книг и бумаг на столе; характерный кислый запах стал менее резким, но куда более неприятным. Когда сейф общими усилиями установили на столе, Томаш достал из портфеля верный блокнот. Накануне он расписал на чистой странице ключевую последовательность букв и цифр.

Профессор набрал в окошке сейфа цифры из первого ряда. Никакого результата. Хозяйка дома приуныла, но Томаш не собирался сдаваться. Он попытал счастья со вторым рядом, но дверца оставалась запертой.

— Вы уверены, что нашли ключ? — спросила Мадалена.

— Разве можно быть уверенным хоть в чем-то? Хотя мне, конечно, казалось, что да.

— А как вы нашли ключ?

— Ответил на вопрос.

— Всего лишь? А на какой вопрос?

— Вопрос был зашифрован в ребусе: «Кто подвесил эхо Фуко на 545?» Я долго с ним промучился и наконец узнал ответ: португальский еврей. — Томаш досадливо дернул плечом. — Как теперь выяснилось, я ошибся.

— А если подобрать синоним? Мартиньо обожал синонимы.

— Синоним? — задумчиво переспросил Томаш. — В XVI веке крещеных евреев называли новыми христианами.

Он достал из кармана карандаш и записал словосочетание печатными буквами. Потом, считая в уме, подписал под каждой буквой соответствующую цифру:

Томаш, затаив дыхание, набрал в окошке сейфа новый ключ. Упрямая дверца по-прежнему не поддавалась. Профессор печально вздохнул: идеи кончились.

— Нет, — проговорил он, опустив голову. — Снова не то.

В Синтре было, как всегда, туманно, и очертания замка на горе неясно проступали сквозь дымчатое марево. На фасаде королевского дворца расселись каменные сфинксы, горгульи и звери неизвестных пород, да и сам дворец чем-то напоминал притаившееся в засаде чудовище. Странное детище зодчих XVI века, великолепный образец безумного стиля мануэлино парил над городом хищной птицей. Он походил на дом с привидениями, навеки затерявшийся во времени, а свинцовые лучи, пробивавшиеся сквозь зловещий туман, добавляли пейзажу необъяснимой жути.

Всякий раз, оказываясь в Синтре, Томаш принимался размышлять над тайной этого удивительного здания. В ясные дни Кинта-Регатейра казалась светлым и радостным местом; но стоило солнцу спрятаться в тучах, как она превращалась в мрачный, зловещий лабиринт. Норонья поежился и посмотрел на часы. Было пять минут четвертого, Молиарти опаздывал. Королевский парк был пуст: будний день в начале марта не лучшее время для экскурсий и прогулок. Про себя Томаш заклинал американца поторопиться: ему не хотелось задерживаться в этом неприятном месте.