— Порой бывает полезнее раны вскрыть, — сказала Ленда тихо.

— Ну так поковыряй в своих.

— А ты думаешь, что… — Она замолчала. И, как бы разозлившись, схватила Петунку за руку. — Черт побери, ведь ты этого хочешь! Знаю, что хочешь!

— Да? — Золотоволосая гневно вскинула голову, синие глаза вызывающе глянули вверх. — Интересно. А вот я, представь себе, не знаю. Так, может, ты меня просветишь?

Дебрен надеялся, что девушка поймет, насколько далеки эти слова от искреннего предположения. И, пожалуй, не ошибся в сообразительности Ленды, но ошибся в ее тактичности. Или в инстинкте самосохранения.

— Вацлан — калека, — беспардонно выпалила она. — Ни одна женщина не свяжется с калекой, если у него нет ни денег, ни перспектив. Другое дело, если мальчик окажется княжеским сыном. Даже внебрачным, даже если отец принадлежит к побочной линии. Это уже дает надежду, правда? А вам обоим нужна именно надежда. Если есть надежда, человек способен вынести все.

— Замолчи, — процедила сквозь зубы покрасневшая Петунка.

— Нет. — Ленда не обратила внимания ни на нее, ни на всасывающего воздух Дебрена, ни на всерьез разозлившегося Збрхла, уже сделавшего шаг в их сторону. Она стояла, стиснув пальцами удивительно хрупкие руки трактирщицы, как никогда прежде похожая на мать, вколачивающую в голову строптивому ребенку трудные жизненные истины. В ее разгоревшихся глазах гнев мешался со страхом и ощущением беспомощности. — Это твой первенец, порой ты его ненавидишь. Ты хотела от него избавиться, когда он начал расти у тебя под сердцем. Возможно, и потом тоже желала ему смерти. У каждой оскверненной женщины бывают такие мысли. У каждой. То, что они сделали с тобой в ягоднике… А потом он пошел на грифона, пошел мать защищать, и ты уже до конца дней будешь спрашивать себя, не те ли дурные мысли ушедших лет… не они ли случайно…

— Ленда… — умоляюще простонал Дебрен. Он один был в состоянии хоть что-то проговорить. Збрхл по крайней мере несколько мгновений казался способным разрубить девушку надвое. Петунка походила на человека, который, возможно, обрадовался бы, если б бердыш промахнулся и удар достался ей.

— С этой виной ты еще можешь жить. — Только теперь Дебрен заметил боль в зеленоватых глазах Ленды. Эта боль была иной, нежели та, что застыла в синих глазах, но она была. Возможно, поэтому Петунка не пыталась вырваться из рук Ленды, не отвечала на невидимые удары ни словами, ни действиями. — Потому что на самом деле ты ни в чем не виновата, а за мысли наказывать нельзя. Но теперь дурными мыслями дело не кончится. Ты либо что-то сделаешь, либо от чего-то откажешься. И если откажешься, а Вацлан покусится на свою жизнь, ты уже никогда не простишь себе бездействия.

— Удержи ее, — проскрипел Збрхл, расстегивая застежку пояса. — Придержи, Дебрен. Я ее так выпорю, что она месяц…

— И еще скажу тебе, — Ленда заговорила чуть быстрее, — что в конце концов ты это сделаешь. Помчишься в Бельницу, будешь искать человека, лицо которого изобразил Роволетто. Потому что это все-таки какая-то надежда, а ты — мать, ты его любишь, и тебе необходима хотя бы капля надежды для своего ребенка. Поэтому ты махнешь рукой на все — на рассудок, на грифона, на проклятие, — пойдешь в горы и больше не вернешься. Ведь еще не было случая, чтобы наследнице позволили отсюда уйти, правда? — Петунка опустила голову, уставилась на босые ноги девушки. — Знаю, что правда. Вацлан в Оломуце, дни напролет один на один с бритвами, веревками и оконцами, в которые можно выпрыгнуть, а ты здесь. Это говорит обо всем. Ты не сидишь рядом с ним, не привозишь его сюда… потому что не можешь. Только поэтому. Ни одна из вас не могла высунуть носа за ближайшую околицу. Другие могли, но не наследницы. Я права? — Петунка не ответила, но вопрос и не требовал ответа. — Идиотка… ты прекрасно знаешь, что не дойдешь даже до пограничных холмов. Это будет самоубийство. Жалкое, трусливое бегство, а не попытка спасти Вацлана.

— Ленда, я не шучу, — бросил предостерегающе, хоть и немного жалобно Збрхл. — Перестань ее тиранить.

— Мне довелось видеть их. Всех… — Девушка замялась, но тут же решительно договорила: — Всех четверых. Бельница — княжество маленькое, не то что ваше королевство. Я узнаю, который тебя так… Позволь мне.

— Нет. — Петунке с трудом удалось выговорить это слово. — Нет… не могу.

— Можешь. Черт побери, ты же мать! Значит, можешь. Если б я когда-нибудь… Можешь. И еще многое.

Она хотела продолжить, но замолчала, когда Дебрен схватил ее за локоть и потянул к стойке. Магун был зол, ему приходилось следить за тем, чтобы не уронить хромающую на обе ноги девушку, однако он успел заметить, как Збрхл подбежал к трактирщице и обнял ее огромными лапищами.

Больше он оглядываться не стал. Все внимание сосредоточил на потемневшем лице прижатой к стойке Ленды. В лице было больше ярости, чем раскаяния, но ниже, там, где боролись уже не взгляды, а руки, его пальцы не нащупали ни одного напряженного мускула.

— Что ты вытворяешь? — прошипел он. — Спятила?

— Они погибнут. — Она тоже говорила шепотом, однако без признаков смирения. — Оба. Могу поспорить, что Вацлан живет исключительно ради нее. Что только она его держит…

— Поспорить?! Ленда, ты его в глаза не видела! Ты ничего о них не знаешь, это чужие люди! По какому праву ты вмешиваешься?

— Потому что не видела его, а хочу увидеть. Такого объяснения тебе достаточно? Потому что Петунка меня собиралась вырвать из лап Инквизиции, хоть ты и чародей, а Збрхл не более деликатен, чем этот засраный грифон! Потому что я ее люблю! И не хочу, чтобы она сдуру погибла! Вот по какому праву, ты, дурной мудрила! Ты на себя взгляни, когда спрашиваешь о праве на помощь! Это я, что ли, помчалась в лес за голой бабой? Зимой? На верную гибель?! Я?! Тоже мне выискался нейтральный по природе…

— Это… это совсем другое. Там человеку нужна была помощь. Даже не человеку, — поправился он, обрадовавшись, что нашел аргумент. — За тобой помчался. Да и ты не имела ничего против…

— Хрень порешь! Ты не знал, что это я, а я имела кое-что против. Как раз ты-то и не имеешь права обвинять меня, что я сую нос в чужие дела. Збрхл кое-что порассказал мне о тебе. Знаешь, почему тебе так достается по заднице? Потому что сердце у тебя болезненно мягкое. Слизняк, черт побери, не сердце!

— Збрхл — идиот, — зло бросил магун. — Но даже он в конце концов сообразит, что дубасит по поясу. И станет целиться выше или ниже. А там у тебя железяк нет. Так что лучше заткнись и не лезь сапожищами в…

— Грязными ножищами, если уж на то пошло, — в башмаки и даже сапожищи я не влезаю. Я не очень деликатной уродилась, ничего не поделаешь. Простая баба с кожей, годной на подошвы. Что на уме, то и на языке. Так что прости уж. Не собираюсь я стоять и смотреть, как эта идиотка сама себя губит. Можете со Збрхлом попеременно меня держать и колотить. Я свое все равно скажу. А ты — отваливай.

Похоже, случай был безнадежным. Возможно, Дебрен и попытался бы продолжить, но она выбила у него оружие — слишком уж хорошо он чувствовал, удерживая ее руками, как мягко и покорно поддается она под нажимом. Еще чуть сильнее — и она опустится на колени. Он мог сделать все с ее телом, но он не мог сломить волю. Когда он это понял, у него закружилась голова. Несколько мгновений Ленда была самым совершенным в природе набором противодействий и противоречий, и Дебрен сдался так же естественно, как скорлупа яйца сдалась бы бердышу Збрхла.