Остался последний сундук. В нем чего только не было: нож для вскрывания писем, увеличительное стекло, тщательно отшлифованный камень… в общем, всякие мелочи, бытовой хлам. И лишь на самом дне почему-то лежал массивный гроссбух – никак не меньше четырех дюймов толщиной. Странно, почему он здесь, а не в библиотеке, с остальными книгами?

Лилиан взялась за книгу обеими руками, сильно дернула, ожидая, что она окажется тяжелой, и едва не упала, поскольку книга почти ничего не весила. Это была вообще не книга. Лилиан повертела ее в руках, удивляясь, насколько сделано похоже, и, наконец, открыла. Ее взору предстал тайник, куда прекрасно поместилась увесистая стопка писем, подписанных до боли знакомым почерком.

В душе Лилиан боролись печаль и ярость, глаза заволокло слезами. Теперь не оставалось сомнений в том, что с самого начала она была права, и это оправдывало все ее действия. Только вот легче почему-то не становилось: душу терзала грусть.

Весь день она с нетерпением ожидала предстоящей встречи в библиотеке, но теперь боялась ее. У нее нет выбора: придется рассказать Джеффри всю правду. Он будет уничтожен. И хуже того: обязательно поймет, что его использовали, и переубедить его в этом у нее нет ни единого шанса.

В тайный ход сквозь приоткрытую дверь проникал свет. Должно быть, Джеффри специально неплотно ее закрыл, чтобы ей было ясно: ее ждут. Только он. Он пока не знает, какой удар она приготовила, и ожидает совсем другой встречи.

Споткнувшись, Лилиан остановилась, крепче прижала деревянную шкатулку к груди и попыталась сделать глубокий вдох, но легкие отказались ей повиноваться. Ну и ладно: какое-то время она сможет прожить и с минимальным количеством кислорода – скоро все кончится.

Ей следует относиться к следующим мгновениям как к загноившейся ране: чем быстрее вскроешь, позволишь свежей крови вытечь и очистить ее, тем быстрее начнется заживление. И потом не останется никаких следов. Речь идет о Джеффри, а не о ней. Ей не суждено излечиться. Инфекция проникла слишком глубоко. А иммунитет ослаблен. У нее вообще нет иммунитета против этого потрясающего мужчины. Он проник внутрь, стал частью ее существа, которую придется отдирать с кровью. Так что шрамы останутся навсегда.

Когда она вошла в библиотеку, Джеффри оглянулся, хотя вряд ли потому, что услышал, – скорее почувствовал ее присутствие. Его лицо осветила такая радостная нежная улыбка, что Лилиан с трудом сдержала слезы, а ведь так хотелось расплакаться!

– Ты здесь, – шепотом произнес Джеффри, и его плечи явно расслабились, словно он опасался, что она не придет. – Я думал, этот день никогда не кончится.

Он остановился прямо перед ней и протянул руки, намереваясь обнять.

– Мне так много нужно сказать тебе, но сначала…

Он не должен ее касаться! Лилиан знала, что, если это произойдет, с ней все будет кончено. Будто защищаясь, она резко выставила вперед шкатулку, которую держала в руках, не позволяя ему приблизиться.

Джеффри отпрянул в недоумении. Его взгляд метнулся сначала на шкатулку, потом на ее лицо в немом вопросе.

Она встряхнула шкатулку, продолжая держать ее как щит, но Джеффри забрал вещь из ее рук и поставил на стол, после чего смог наконец обнять девушку.

Лилиан приготовилась к обжигающей страсти поцелуя, поэтому легкое прикосновение губ оказалось для нее полной неожиданностью и отдалось острой болью в груди. Его руки нежно скользнули по плечам, спине. Его прикосновения были такими теплыми, такими заботливыми… и невыразимо возбуждали. Как же она будет жить без него? И как сможет причинить ему сильную боль, во всем признавшись?

Объятия стали крепче, и, прервав поцелуй, Джеффри потерся щекой о ее висок, потом смешно ткнулся носом в макушку. Это выражение приязни словно бритвой резануло по сердцу. Лилиан поняла, что не может больше выносить эту пытку.

– Мне никогда не нравился запах яблок, – тихо сказал Джеффри, коснувшись ее шеи сначала губами, потом языком – Да и вкус, честно говоря, тоже. И тем не менее уже больше недели каждое утро я требовал на завтрак яблочные тарталетки с медом. Кухарка, должно быть, решила, что я рехнулся, но вряд ли у меня получится объяснить, почему мне их так хочется. Ты не знаешь?

Лилиан покачала головой, не в силах вымолвить ни слова, а тем временем губы Джеффри продолжили свое путешествие и прижались к чувствительному местечку за ухом.

Его теплое дыхание согревало.

– Потому что всю ночь я мечтаю о тебе и не могу понять – во сне или наяву. Просыпаюсь я с единственным желанием: снова почувствовать твой запах и вкус. Это желание доводит меня до безумия. Я больше ни о чем не могу думать, даже утренней прогулки дождаться не в силах.

Джеффри чуть отстранил Лилиан, чтобы видеть глаза, но продолжая обнимать за плечи. Взгляд его был серьезен и внимателен.

– Но замена почти не приносит удовлетворения. – Его шепот был очень тихим, но Лилиан отчетливо слышала каждое слово. – Боюсь, я только растолстею, если это будет продолжаться долго. Много сладостей вредно для здоровья. Кажется, спасти меня может только одно: каждое утро я должен просыпаться рядом с тобой.

Лилиан почувствовала дурноту. О чем он говорит? Решив наконец прекратить это безумие, она протянула руку к шкатулке.

– Джеффри, я принесла…

Поцелуй не позволил ей договорить, и она со вздохом закрыла глаза, сдавшись перед напором его страсти. Но поцелуй почему-то резко прервался.

– Не могу даже представить, что принесла мне ты, но я настаиваю, чтобы сначала ты открыла мой подарок.

Джеффри отпустил ее, отошел к камину и вернулся с небольшой узкой коробочкой в руках, простой и ничем не украшенной.

Он решил, что это подарок. Хуже некуда. Лилиан тряхнула головой.

– Нет, я…

– Доставь мне удовольствие, – попросил Джеффри и протянул ей коробочку.

И что-то такое появилось в его глазах – Лилиан пока не могла определить, что именно, – что не позволило ей разочаровать его.

Коробочка оказалась совершенно невесомой: в ней явно лежало что-то хрупкое. Что это может быть? И, главное, зачем?

– Открой ее.

Ужасная идея, но Лилиан все-таки подчинилась и, не заглядывая внутрь, коснулась кончиками пальцев чего-то прохладного, явно стеклянного. Любопытство, как всегда, победило, и, опустив взгляд, она взяла двумя пальцами предмет и поднесла к глазам.

И ахнула, увидев колбу для дистилляции. Сосуд был сделан из толстого стекла, имел овальную форму и длинное узкое горлышко. Химическая посуда стоила недешево, и ее очень трудно было достать. Но не это главное: к горлышку колбы шелковой ленточкой был привязан ключ – еще один ключ, который Джеффри вручал ей с самыми лучшими и честными намерениями.

– Что это?

– Ключ от постройки, которую ты выбрала для своей лаборатории. Надеюсь, так и будет, когда ты станешь моей женой.