парах и не снижая скорости, чихая на охреневших от такой наглости ГАИшников, что пытались махать перед нами своими полосатыми палками. Но, к моему изумлению никакого воя сирен и погони за нами не наблюдалось.

— Похоже, что номер все-таки разглядели, — произнес Зябликов. — Машина служебная… Скоро приедем, — сообщил он, когда мы проскочили ростральную колонну с парусником на вершине и памятник моряку, с поднятой рукой.

Через пару километров майор свернул с трассы, и мы с разгона влетели на узкую дорожку, ведущую куда-то вглубь елового леса. Где-то через километр мы уткнулись в перегораживающий дорогу шлагбаум с парой охранников, упакованных, невзирая на жару, в черные кожанки. Судя по наглым бандитским рожам, охранники явно имели в прошлом большие проблемы с законом. Но меня это нисколько не волновало.

— Куда прете, терпилы? — грубо поинтересовался один из них, почесав заросшей недельной щетиной подбородок. — Не видите — проезда нет! Разворачивайте свой корч и валите отсюда нахер!

— Мы к… — хотел ответить майор, но я его перебил.

— А зачем так грубо, уважаемый? — излишне уважительно и слащаво произнес я. — Можно бы и повежливее к незнакомцам, тогда и люди к вам потянутся!

— Ты глянь, Трёха, — окликнул напарника бандит, — сопляк совсем рамсы попутал!

— Ты чего, малец, бессмертный чёль? — К машине подошел второй охранник и бесцеремонно засунул голову в салон, едва не уткнувшись мне носом в лицо.

— Ну, типа того, — спокойно ответил я, обдавая охранника непередаваемым букетом дорогого импортного вискаря.

— Сука, Парамон, да они бухие в жопу, — смеясь, фыркнул Треха, вытаскивая голову из «форточки».

— А, тогда понятно, отчего они такие смелые, — расхохотался Парамон, вынимая откуда-то из-под куртки пистолет. — Сейчас каждому по коленной чашечке прострелим — посмотрим, как запоют!

— А разве мы тебе враги? — проникновенно глядя в глаза бандита, произнес я.

Тот, к великому изумлению Зябликова послушно мотнул головой:

— Нет.

— Тогда шлагбаум подними, а я тебе укажу настоящего врага, — пообещал я.

Парамон толкнул полосатую красно-белую трубу вверх, открывая нам дальнейший проезд.

— Парамон, сдурел? — заверещал Треха. — Нахрена ты шлагбаум поднял?

— Вот же твой настоящий враг! — Я ткнул пальцем во второго охранника и Парамон послушно навел на него ствол.

— Парамон… ты чего? Па… — Но Парамон продолжал держать его на мушке, нервно подергивая пальцем на спусковом крючке.

Трёха, не выдержав такого напряжения, тоже выхватил пистолет, наведя его на напарника:

— Не вздумай, Парамон! Мы ж вместе…

— В общем, пацаны, вы тут поиграйте в войнушку между собой, а нам пора… Филиппыч, чего замерз? — Мой голос вывел майора из ступора. — Поехали!

Буваьно через пару минут мы подъехали к огромному кирпичному забору с большими откатными воротами, возле которых толкалось еще несколько боевиков, прямо-таки братьев-близнецов предыдущих охранников.

— Кто такие? — К машине подошел один из них.

— Теперь, Филиппыч, выдавай свою версию, — произнес я, прикладываясь к бутылке, — а я пока здоровье поправлю, а то чего-то вдруг трезветь начал.

— Передай хозяину: майор Зябликов — он знает.

— Жди, Зябликов, — окинув нас недобрым взглядом, охранник скрылся в будке, выстроенной рядом с воротами. Вернулся он довольно быстро, видимо, получив от хозяина соответствующие распоряжения. Ворота поехали в сторону. — Проезжай! — скомандовал детина, и мы въехали на большой асфальтированный двор. Майор остановил машину у высокого крыльца.

— А нехило живут скромные слуги народа, — произнес я, оглядев солидное кирпичное строение в три этажа, — а, Филиппыч? Хотел бы себе такую дачку? — Я толкнул мента в бок.

Зябликов, несмотря на мандраж, бросил взгляд на особняк и презрительно произнес:

— Да нахрена мне столько? Солить, что ли?

— Ох, — я притворно вздохнул, — не понимаешь ты, Филиппыч, ничего в колбасных обрезках! Бессеребреник ты наш! Вот за что и уважаю! Пойдем, поглядим на местного злобного босса.

Я вылез из машины, сжимая в руке початую бутылку вискаря, дождался, пока ко мне присоединится майор. Вместе мы вошли в дом. В сопровождении того провожатого прошли «кричащему» и богато (по совковым меркам) оформленному коридору и вошли в большой, с понтом, каминный зал. Напротив большого мраморного каминного портала в позолоченном кресле сидел коротконогий, заплывший жиром толстячок. Этакий поросенок Фунтик с розовой кожей. Однако его глубоко посаженные масленые глазки не светились дружелюбием и радушием к появившимся в дверях «гостям».

— Зябликов? — оценивающе зыркнув, полувопросительно произнес толстячок.

— Да, — глухо произнес Степан Филиппович. — Где моя супруга?

— Ты кого ко мне привел, Зябликов? — Босс проигнорировал вопрос майора и недобро «оскалился», показав ряд мелких и кривых зубов. — Что это за сопляк?

— Вот, блин, все время удивляюсь я вам, ребятки, — произнес я, сделав шаг вперед и оставив за спиной Зябликова, — откуда в вас столько злобы к себе подобным?

— Чего? — не понял моей тирады толстяк. — Что ты несешь, пацан? Зябликов, ты меня дураком при всех решил выставить?

— Это о… — произнес Зябликов, но я вновь его перебил.

— Добрее надо быть к людям, дядя! — Осуждающе качая головой, я присосался к бутылке. — Добрее…

— Он еще и балдой? — Охренел от моей выходки толстяк. — Ты совсем охуел, Зябликов? Буденовкой двинулся на почве…

— Ай, как слепит! — Раздался сзади дрожащий шепелявый голос.

Я обернулся — в проходе, сразу за нашими спинами стояла маленькая сухая старушка, на вид этак лет девяноста, если не больше и, морщась, закрывала морщинистой ладонью глаза. — Это он, Митрофанушка! В нем — Сила Великая! Непормерная! Я такого в жизни не видела… — Ноги старушки покосились, и она бухнулась передо мной на колени. — Прости, о Всесильный…

— Не парься, бабка! — произнес я, делая из бутылки очередной глоток — почему-то моё опьянение рядом со старушкой стремительно улетучивалось, — ты ни в чем не виновата…

— Прости! Прости! Прости! — зациклило старушку.

А бабка-то не простая! У нее действительно дар! Если будет оказия — попробую с ней разобраться.

— Но он же совсем сопляк… — Похоже, в голове толстяка не укладывалась новая информация.

— Не верь своим глазам, Митрофанушка! — прошептала старуха. — В сем теле Великий Дух…

— А ты, Митрофанушка, каким меня представлял? — развязно произнес я,