— Не называй меня Уилли.

— Попроси вежливо.

— Да иди ты в задницу!.. Пожалуйста, не называй меня Уилли.

— Так-то лучше.

— Мне нужно выпить. У меня в горле пересохло.

— Иди, налей себе чего-нибудь, — сказал лис. — Я пойду с тобой.

Уилл пошел на кухню, лис на мягких лапах последовал за ним, дав Уиллу совет не зажигать огня.

— Я предпочитаю мрак, — промолвило животное. — Он обостряет мои чувства.

Уилл открыл холодильник и достал пачку молока.

— Хочешь чего-нибудь?

— Меня жажда не мучит, — сказал лис. — Но спасибо.

— Чего-нибудь перекусить?

— Ты знаешь, чем я люблю перекусывать, — ответил лис, и перед мысленным взором Уилла с тошнотворной ясностью возник мертвый Томас Симеон в траве.

— Господи Иисусе, — пробормотал Уилл, захлопывая холодильник.

— Брось, — сказал лис. — Где твое чувство юмора?

Он вышел из мрака в пятно тусклого света, льющегося из окна. Уиллу показалось, что вид у лиса более злобный, чем в прошлый раз.

— Я думаю, ты должен серьезно спросить самого себя, — сказал лис, — хочешь ли рухнуть в эту яму. И если хочешь, то каковы будут последствия для окружающих. В особенности для твоего нового любовника. Я хочу сказать, что он человек не слишком устойчивый.

— Ты имеешь в виду Дрю?

— Верно. Дрю. Я почему-то думал, что его зовут Брад. Думаю, по справедливости ты должен его отпустить, иначе утащишь за собой. Он свихнется из-за тебя или попытается вскрыть себе вены. Или то, или другое. И ответственность ляжет на тебя. Не хочешь же ты нести такой груз. У тебя и без того хватает всякого дерьма.

— Ты не мог бы конкретизировать?

— Это не его война, Уилл. Она твоя и только твоя. Ты стал ее участником с того дня, когда позволил Стипу отвести тебя на холм.

Уилл поставил молоко на стол и схватился за голову руками.

— Жаль, ты не знаешь, чего тебе надо, черт побери, — сказал он.

— В отдаленной перспективе, — ответил лис, — я хочу того, чего в глубине души хочет каждое животное (может быть, кроме собаки), — хочу, чтобы ваш вид исчез. Улетел к звездам, если вам это удастся. А скорее — чтобы прекратил существование и сгнил. Нам все равно. Мы только хотим, чтобы вас здесь не было.

— И что потом?

— А ничего, — ответил лис, пожимая плечами и переходя на мечтательный шепот. — Планета и дальше будет вращаться вокруг своей оси. Когда светло — будет день, когда темно — ночь, и не будет конца простой благодати бытия.

— Простой благодати бытия, — повторил Уилл.

— Красивая фраза. Кажется, я позаимствовал ее у Стипа.

— Тебе будет не хватать всего этого, если мы исчезнем…

— Ты имеешь в виду — слов? Ну, может быть, и будет — день-другой. Но это пройдет. Через неделю я забуду, что такое стоящий разговор, и снова стану блаженной душой. Каким был, когда Стип увидел меня впервые.

— Я знаю, все это мне только снится, но пока ты здесь… скажи, что ты знаешь о Стипе.

— Только то же, что и ты, — сказал лис. — В конце концов, в немалой степени ты — это он. Посмотри как-нибудь на себя хорошенько.

Теперь лис приблизился к столу и понизил голос до вкрадчивого шепота:

— Неужели ты и в самом деле думаешь, что не потратил бы большую часть жизни, снимая погибающих в мучениях диких зверей, если б он не вложил нож в твои руки? Он создал тебя, Уилл. Он поселил в тебе надежды и разочарования, чувство вины и томление.

— И в то же время поселил тебя?

— Уж не знаю, плохо это или хорошо. Понимаешь, я ведь не имею особого значения. Я всего лишь невинный лис, который съел лакомые части Томаса Симеона. Стип увидел, как я убегаю, и решил, что я негодяй. С его стороны, кстати, это было очень несправедливо. Я сделал только то, что сделал бы любой лис с пустым желудком, увидев еду. Я ведь не знал, что ем что-то важное.

— А Симеон был важен?

— Для Стипа — несомненно. Я хочу сказать, Джекоб и в самом деле принял близко к сердцу эту историю с отъеденным членом. Он бросился за мной так, словно хотел оторвать мне голову. И тогда я побежал, так далеко и так быстро…

Уилл помнил эти события иначе, ведь он видел их глазами Стипа, но Господин Лис оседлал своего конька, и Уилл не решился его прервать.

— И он все время преследовал меня. Убежать от него было невозможно. Понимаешь, я ведь был в его памяти. Перед его мысленным взором. А я тебе скажу, что его мысленный взор почище стальной клетки. Как только я там оказался, удрать было уже невозможно. Даже смерть не могла убрать меня из его головы.

Из груди лиса вырвался тяжкий вздох.

— Я вот что тебе скажу, — сказал он. — Это совсем не то, что быть перед твоим мысленным взором. То есть психика у тебя наперекосяк, тут сомнений нет, но до него тебе далеко. Ох как далеко.

Уилл умел отличать наживку от добычи, но ничего не мог с собой поделать. Он польстился на наживку.

— Расскажи мне, — попросил он.

— Каким он был? Ну… если моя голова — это дырка в земле, а твоя — жалкая лачуга (ничего личного), то у него — настоящий собор. Со всеми шпилями, хорами и контрфорсами. Невероятно.

— Давай к вопросу о благодати бытия.

— Какой ты шустрый, — с похвальной ноткой в голосе сказал лис. — Как только увидишь слабину в аргументах, тут как тут.

— Значит, голова у него была как собор?

— Ну, это слабо сказано. На самом деле не так. Это разложение год за годом, день за днем. Там становится темнее и холоднее, и Стип не знает иного способа поддерживать в себе жизнь, кроме как убивать, но это уже не действует так, как прежде.

Пальцы Уилла помнили бархат крылышек мотылька и жар огня, который скоро их поглотит. Хотя он и не высказал это вслух, лис все равно его услышал.

— Ах да, ты же знаком с его методологией. Я стал забывать об этом. Ты видел его безумие своими глазами. Это значит, ты вооружен против него. По крайней мере, хоть немного.

— А что случится, если он умрет?

— Я покину его голову, — сказал лис. — И стану свободен.

— Ты поэтому преследуешь меня?

— Я тебя не преследую. Преследуют призраки. А я не призрак. Я… Кто я? Я воспоминание, превращенное Стипом в маленький миф. Животное, Которое Пожирало Людей. Вот кто я. На самом деле я не представлял интереса как дикий или садовый лис. Поэтому он дал мне голос. Поставил на задние лапы. Назвал Господином Лисом. Он создал меня так же, как создал тебя. — Это было горькое признание. — Мы оба — его дети.

— А если он тебя отпустит?

— Я тебе говорил: я стану свободным.