благодушии можно было говорить? «Книга мести»— плод болезненной фантазии ожесточившегося деспота — лежала перед ними на паласе. Естественно, эмир озлился на свергших его с престола народ, Советы, Октябрьскую революцию, Красную Армию. Но больше всего обиделся эмир на своих подданных. Его самолюбие было уязвлено. Он, который считал обязанностью государя и шаха не заботу о благосостоянии подданных, а удовлетворение самых разнузданных своих прихотей, полагал, что мусульмане даже в нищете обязаны трепетать и повиноваться. Он — халиф велением аллаха! Его эмирская власть от аллаха! А когда его народ прогнал, он решил мстить.

В «Книгу мести» записывались деяния, которых постыдился бы дикарь. С наслаждением, сладострастием часто собственной рукой Сеид Алимхан вписывал в листы шелковой глянцевой бумаги изящнейшим «насталиком» кровавые дела своих подручных, получавших вот уже столько лет изуверские приказы от Бухарского центра, из недр тайной канцелярии «Сир-ад-Давлят».

«Биринчи боб» — первый раздел «Книги мести» включал в себя хронологический, по числам и месяцам, перечень разоренных товариществ по совместной обработке земли, скотоводческих артелей, продовольственных кооперативов, колхозов, государственных хозяйств, торговых точек. В каждом случае обстоятельно записывалось, сколько во время бандитского налета убито нечестивых вероотступников: дехкан, советских служащих, рабочих, мужчин, женщин, детей, сколько кяфиров, сколько мусульман. Каждый такой налет именовался «подвиг джихада», а расценивался как некая торговая операция. Рубрики «Кредит — Дебет» выведены были красной тушью на странице против хронологической записи: столько-то истрачено на оружие, на экипировку лошадей, на пропитание людей в походе. И тут же выводился столбик цифр: столько-то денег захвачено в кассе, столько-то товаров на такую-то сумму. Под чертой — итог: убытки, прибыли. Священная месть в конечном счете оказывалась прибыльным предприятием.

Не лишенный художественного вкуса, способный каллиграф, его высочество эмир нарисовал с большим умением и тщанием тушью и киноварью вычурную орнаментальную заставку на странице, которая начинала «Иккинчи боб» — второй раздел «Прогневили аллаха».

Заикаясь, Молиар читал вслух имена и фамилии советских активистов, многих из которых знали в республиках Средней Азии, которых настигла мстительная рука, направленная Сеидом Алимханом, проводящим дни в Кала-и-Фатту за невинными делами, вроде торговли водой из хауза Милости или коммерческими операциями с каракульскими шкурками. Выстрел из-за угла, удар ножа, несчастный случай на овринге, снежная лавина, «вовремя» низринувшаяся с горного уклона, провалившийся под всадником настил моста, отравление рыбой, смерть от разрыва сердца…

— М-да, боже правый! — проговорил Молиар, облизывая высохшие губы. — Кто бы мог представить! Вы — кит!

— Э… э… — затянул мулла Ибадулла. — Какой… э… кит? Почему кит?

— Необыкновенный кит океана, акула! Если такую потревожить, сразу проглотит с чалмой, кошельком и всеми кишками-печенками в придачу.

— Рука мести длинная… э… — сопел мулла Ибадулла. — Много имен вписано сюда, братец! И еще больше впишем. Много имен… Э… нет-нет! Дальше страницы не для глаз непосвященных.

Рукавом халата он накрыл третий раздел.

— Ох, брат мой, — взмолился Молиар, — нас мучит любопытство! Целую ваши руки! Скажите, что там на той странице… этой воистину полной благодати книги?

Ибадулла помрачнел:

— Не полагается читать имена тех, кто обречен, хоть они и кяфиры, вероотступники. Однако скажу, обременять мир им осталось недолго.

— О, вы настоящий букламан — хамелеон, господин Ибадулла. Вы то одного цвета, то другого цвета. То показываете, то не показываете!

Молиар весь горел нетерпением. Лишь бы взглянуть на список. Внезапно прозвучал голос Сахиба Джеляла:

— Тауба!

Мулла Ибадулла от неожиданности выпустил книгу, и она оказалась в руках Молиара. Мулла совсем забыл о присутствии в михманхане Сахиба Джеляла. Всякого рода излишества и, в особенности, гашиш притупили сообразительность эмирского советника. Он разинул рот и таращил глазки, не зная, что сказать.

— Книги, подобные вашей, заводил не один из правителей государства, — заговорил Сахиб Джелял. — В книгу заносились имена тех, кого швыряли на «коврик крови». И случалось так, что в той книге оказывались имена шахских приближенных.

— Э… э… э… Почему? — лепетал мулла Ибадулла, отбирая книгу у Молиара. Тот и не сопротивлялся особенно. Любопытство свое он успел удовлетворить. Читал он быстро и список уже пробежал. А духовник эмира весь дрожал. Ладошкой приглаживал уже страницу нового раздела «Книги мести».

— А здесь имена… э… красавиц, так сказать, переступивших закон, непотребных женщин, обнаживших свое лицо на позор мужьям и отцам. Имен тут сотни три наберется. На самом деле их больше. И будет еще больше. Убивайте развратниц, устраивайте каменный буран. Сняла паранджу — побивайте камнями! Пошла в школу — убивайте! Ушла от мужа — режьте! Записалась в комсомол — убивайте! Убивайте, убивайте! Не потерпит мусульманин унижения мужского достоинства. И сколько из них красавиц, с гладкой кожей, черными глазами, кипарисовым станом… — И мулла снова погладил страницу книги ладошкой.

Быстро-быстро сглатывая слюну, он залистал страницы.

— Здесь еще много примечательного. До полуночного намаза господин эмир трудится, записывая в «Книгу» угодные аллаху имена тех, кто омочил острие мести черной кровью отступников. И еще многое содержит «Книга мести» для прославления эмира Бухары Сеида Алимхана из древнего племени мангытов. А есть у нас еще и «Книга добра». В нее записаны имена благочестивых, жертвенными делами своими служащих возвышению ислама и прославлению эмира, кто проживает, затаившись, в Бухаре и Туркестане и каждодневно может потерять жизнь.

— Хватит читать «Книгу мести», — сказал Молиар. — Раскрывайте «Книгу добра». Хочу собственными глазами прочитать на страничке вписанное китайской тушью имя Молиара! Покажите пальцем проницательности строчку, где вписан я! Давайте!

— То есть… э… — завилял Ибадулла Муфти. — Э… э…

— О брат мой… пусть псы схватят твой визгливый голос и выдерут его из твоей глотки! Ты сам говорил: в «Книгу добра» вписаны разные подвижники ислама, кто сидит тайком в советских пределах в Узбекистане и Бухаре, забился крысой в нору и укрепляет себя молитвой на подвиг. В торговом доме «Эмир и компания» обязательно на каждого компаньона открыт лицевой счет… дебет — кредит… Уж кто-кто, а мы, люди торговые, порядок знаем, вы согласны, господин мудрец, — обратился он к все еще молчавшему Сахибу Джелялу. — Нет, такая книга немного стоит, если в нее записаны дебеторы и забыты кредиторы… Плохой ты тогда, брат Ибадулла, приказчик!

— Э… э… есть и дебеторы… э… есть и кредиторы, — растерянно лепетал Ибадулла. — «Книга добра» — совершенная книга. В ней записано все, что надлежит… записать…

— И имена тайных газиев?

— Имена газиев… тайных. Достойные имена.

— И мое имя? Имя Молиара! Льва воинов… веры….

— Э… не припомню… Успел ли… э… его высочество… собственноручно… э..

— А мои подвиги! А те подвиги, которые мне предстоит совершить! Мое имя! Имя Молиара… мое имя!

В возбуждении Молиар грубо выхватил «Книгу добра»