– Да. – Он прямо смотрел ей в глаза. – Жаль.

– Но ты все равно напишешь свою книгу.

– Да. – Ной поднял чашку. – Напишу. Дело зашло слишком далеко, чтобы отступать. И учти еще одно, Лив. Если я отступлюсь, Тэннер не откажется от своего замысла. Просто расскажет свою историю кому-нибудь другому. А этот другой едва ли будет о чем-нибудь жалеть. Едва ли будет соблюдать осторожность и заботиться о том, чтобы все написанное им было правдой. Он не будет знаком с вашей семьей даже так шапочно, как я, и ваши чувства не будут иметь для него никакого значения.

– Стало быть, ты чувствуешь себя спасителем?

– Нет. – Ной дал ей излить свою горечь, хотя слегка поежился. – Я писатель. Причем хороший. Я не строю иллюзий, что эта книга сможет что-нибудь изменить, но надеюсь ответить на многие вопросы.

«Был ли он так уверен в себе раньше? – подумала Оливия. – Вряд ли. За последние шесть лет мы оба выросли».

– Слишком поздно для ответов.

– Не согласен. Не думаю, что ответы могут опоздать. Лив, выслушай меня. – Он снял шляпу и провел рукой по волосам. – Есть вещи, которых я не мог объяснить тебе раньше.

– Я уже сказала…

– Черт побери, дай мне закончить! Когда все это случилось, мне было десять лет. Я считал отца великим героем и считаю так до сих пор. И знал о его работе куда больше, чем положено знать десятилетнему парню. Во всяком случае, не только то, что он ловит преступников. Для меня имело значение то, как он это делает. Я был глазастым парнишкой. Когда он вернулся домой после убийства твоей матери, его нельзя было узнать – он постарел на десять лет. Иногда он приходил с работы усталым до полусмерти, но я никогда не видел его горя. И не смог этого забыть.

– Разве тебе безразлично, что ты снова воскрешаешь боль? – спросила Оливия.

– Нельзя воскресить то, что не умирало. А эта боль не умирала никогда. Ни для кого из вас… Я видел тебя по телевизору, – продолжил он. – Они показывали этот сюжет десятки раз. Ты выбежала из дома. Плакала и зажимала уши. Плакала навзрыд.

Она прекрасно помнила этот момент. При желании могла вспомнить его во всех подробностях. Но чаще вспоминала вопреки желанию.

– Ты хочешь сказать, что до сих пор жалеешь меня?

– Чтобы ты бросила эту жалость мне в лицо? – Ной покачал головой и, не сводя с нее глаз, начал размешивать бульон. Оливия больше не была испуганной и беззащитной маленькой девочкой. Она затвердела, а если в ближайшее время не вырвется из-под своего стеклянного колпака, то окончательно окостенеет. – Я не собираюсь делать этого. Не буду заставлять и подталкивать. Мы изложим это с твоей точки зрения.

– Не знаю, соглашусь я или нет, – после паузы сказала она. – Но и не подумаю говорить с тобой, пока ты не пообещаешь не трогать мою бабушку. Оставь ее в покое. Она не может этого вынести. Я не позволю тебе тревожить ее.

– Ладно. Ты хочешь, чтобы я подписался кровью?

– Не мешало бы. – Она ела только потому, что нужно было набраться сил для обратного пути. – Можешь не рассчитывать на мое доверие.

– Когда-то ты мне доверяла. И научишься доверять снова. Еще до того, как мы закончим все это.

– Ты поразительно самоуверен… Вон, смотри, на озере пара уток-арлекинов. В дальнем конце.

Ной поднял взгляд. Он уже привык к тому, что Оливия обращает его внимание на природу, когда хочет сменить тему.

– Я пробуду здесь неделю, – сказал он. – Мой домашний телефон есть у вас на регистрации у дежурного. Если ты не решишь этот вопрос до моего отъезда, то сможешь связаться со мной позже. Я сразу приеду.

– Я подумаю. – Она вынула из банки печенье и протянула Ширли. – А сейчас помолчи. Лучшее из всего, что здесь есть, – это тишина.

Довольный достигнутым, Ной занялся бульоном. Он хотел спросить, а нет ли здесь еще чего-нибудь хорошего, как вдруг откуда-то донесся страшный вопль. Ной едва не выронил чашку и тут же вскочил.

– Оставайся здесь, – приказал он. – Не сходи с места.

Оливия открыла рот и секунд пять не сводила с него широко открытых глаз. Когда Ной повернулся, готовый устремиться на крик, она с трудом поднялась на ноги.

– Постой. Подожди! – Дыхание со свистом вырывалось из ее груди. Она не знала, что делать – то ли вцепиться в него, то ли просто преградить дорогу. Наконец она схватила Ноя за рукав, дернула и едва удержалась на ногах, когда на нее наскочила Ширли, уверенная, что наконец-то началась игра.

– Кто-то попал в беду. – Вопль раздался снова, и Ной решительно отстранил ее. – Оставайся здесь, пока я не…

– Это сурок. – Она боролась со смехом. – Скорее всего, олимпийский.

– Это еще что за тварь?

Она сумела сделать серьезное лицо.

– Иначе называемый скалистым сурком, или свистуном. Впрочем, сигнал тревоги, который он издает, не является свистом, поскольку производится с помощью голосовых связок. Так что это не визг оскорбленной дамочки, а… смотри сам.

Все еще держа его за рукав, Оливия кивнула в сторону скал. На отрог неуклюже выбрались два грузных серо-бурых сурка. Один из них встал на задние лапы, понюхал воздух и подозрительно посмотрел на собаку и людей.

– Они только что пробудились от спячки. Обычно впадают в ступор в сентябре и не выходят на поверхность до мая. Чаще всего не удаляются от своих нор. И подают ранний сигнал опасности, потому что передвигаются медленнее своих врагов.

– Потрясающе… – Он повернулся и с прищуром посмотрел на Оливию.

– Ну, ты и смельчак. Я чувствовала себя в полной безопасности от ужасных сурков-мародеров.

– Ехидна! – Он поднес кулак к ее подбородку… и застыл на месте. В ее золотистых глазах светился смех, улыбающиеся губы были нежными и мягкими. На щеках играл румянец, а волосы трепал ветер.

Ной увидел, что ее глаза опасно потемнели. Так же, как несколько лет назад. Его пальцы сами собой разжались, и мягко обхватили ее подбородок. Когда губы Ноя прижались к ее губам, в его мозгу что-то щелкнуло и внутренний голос крикнул: «Ошибка!» Но другая рука уже гладила ее волосы, а зубы покусывали полную нижнюю губу и не могли от нее оторваться.

Сначала Оливия дернулась, как будто прикосновение его губ ошеломило ее, а затем застыла на месте. Он ощущал трепет ее тела и тепло губ. Ной прижал Оливию к себе и снова поцеловал. Он сознавал, что с этой дороги ему уже не свернуть.

Оливия хотела оттолкнуть его, остановить в тот же миг, как только увидела желание в его глазах и почувствовала ответный жар в крови. Взрыв ответного чувства, вдруг вырвавшегося наружу, как струя гейзера, парализовал ее. Она продолжала стоять, держась за его рукав и ощущая звон в ушах. Она ждала большего, ждала так же, как когда-то. Точно так же…

Их обдувал ветер, проникал под куртки, вздыхал в деревьях, а она все еще не могла сдвинуться с места. Ни к нему, ни от него. Ни обнять, ни оттолкнуть.