* * *

Не зря говорят, что человек может привыкнуть даже к аду. Если очень этого захочет. К тюрьме Вайс привыкать не хотел, но все-таки уже обжился здесь. И с братвой в камере у него все неплохо, и по ночам он спит спокойно. Крепко спит. А его вдруг взяли да разбудили. Надзиратель перед ним.

– Давай, вставай! – Голос у него тихий, тон заговорщицкий.

Что-то здесь не так.

– Никуда я не пойду.

– Каштан тебя зовет.

И сразу все стало на свои места. Каштан смотрел за тюрьмой. Вор он, хоть и не в законе, но власть у него большая, если даже надзиратели работают на него.

Вайс неторопливо поднялся, подошел к раковине, включил воду, промыл глаза, смочил волосы.

– Давай быстрей! – поторопил его надзиратель.

Но Вайс даже ухом не повел.

Камера смотрящего находилась в другом крыле тюремного здания, и нужно было преодолеть целую систему решетчатых шлюзов, чтобы добраться до него. Ничего, прошли, и никто не попытался остановить Вайса и его конвоира.

Каштан сидел за столом с таким видом, как будто и спать не ложился. И выглядел он совсем не угрожающе, а как-то по-домашнему. На глазах очки с диоптриями, в руках газета, кофта на нем с высоким воротником. Бессонница мужика мучает, газету взял, чтобы дрему нагнать. Так можно было подумать, глядя на него. Но вряд ли Каштан прочел хоть строчку.

– Ты, что ли, Вайсом зовешься? – вроде бы миролюбиво, но со стальными нотками в голосе спросил вор. Он отложил газету, снял очки. Взгляд у него въедливый, пытливый.

– Я Вайс.

– Я так понимаю, ты сейчас за Шварца.

– Я сейчас сам за себя. За Шварца буду, когда на волю выйду, – отчеканил Вайс. И, не дождавшись приглашения, сел на скамью по другую сторону стола.

– А сможешь сам за себя постоять? – пристально посмотрел на него Каштан.

– Пока получается. А там видно будет.

– Джек тоже так думал. Сейчас он в отдельной камере. Думал, что я его там не достану, а я достал. Очень сильно обидели пацана.

– Это что, намек? – сурово нахмурил брови Вайс.

– Джек меня кинул. Обещал на общак отстегивать, а слово не сдержал. А у нас здесь за слова жестоко спрашивают.

– За слова спрашивают везде… Ты что, предлагаешь мне на общак отстегивать?

– Нет. Ты сам должен мне это предложить.

– Хорошо, я тебе предлагаю. Десять процентов от наших наваров.

– Двадцать, – покачал головой Каштан.

Но Вайс выдержал его гнетущий взгляд.

– Десять. И это железно. Без всяких кидков. А двадцать – это много. Братва на такое не подпишется, проблемы могут начаться. И у тебя, и у меня. А десять процентов – это стопудово. Можно даже насчет человека договориться, который за нашей бухгалтерий смотреть будет – ну, чтобы без обмана…

– Мне нравится такой подход, – без удовольствия, но хоть с каким-то одобрением сказал Каштан.

– Тогда договоримся.

– Уже договорились.

– Не совсем. Мне с братвой перетереть надо. Сам я такие вопросы не решаю. Как братва скажет, так и будет. Но десять процентов – это реально, так что проблем, думаю, не будет…

– Братва твоя на воле.

– Так и я там скоро буду. Не сегодня, так завтра. Сдаются менты, братва их дожимает…

– Ну, до завтра еще дожить надо.

– Не надо меня пугать! – звонко и хлестко отрезал Вайс. – Пуганый!..

Каштан понимал, что это не просто слова. Он знал, как Вайс разобрался с лохмачами из пресс-хаты. И с его «торпедами» он как-нибудь справится.

– Сход будет, решим вопрос. Десять процентов обещаю. И прогон сразу сделаем. И еще прогон за Джека…

– Сколько?

– Пятьдесят штук.

– Двести!

– Двести штук за петуха? – засмеялся Вайс. – Ты себя слышишь?

Каштан сделал вид, что прислушивается к себе. И засмеялся. Только смех его не очень искренний. Вроде и смешно, но деньги очень нужны.

– Сто штук, и по рукам. Сегодня деньги, завтра жмур.

– Пятьдесят. И я его сам сделаю.

– Зачем тебе руки марать?

– Так надо.

– Хорошо, сто штук, и делай с ним, что хочешь…

Вайс согласился. Жаль было отдавать деньги за такое ничтожество, как Джек, но ему нужно поквитаться с ним. И за себя, и за пацанов, которых он загубил…

* * *

Не зря смеялся Вайс над запросами Каштана. Но тогда, называя Джека петухом, он всего лишь торговался за цену. А сейчас он видел, в какое ничтожество превратился его лютый враг.

– Вайс, умоляю, не убивай!

Джек в испуге забился в угол, его трясло как в лихорадке. Он даже не пытался сопротивляться. Сдулся павлин, мокрая курица от него осталась.

– На колени!

Джек покорно закивал и опустился перед ним на колени. У-у точно, опущенный. Сломала его тюрьма, растоптала. Если раньше ничтожеством он был только внутренне, то сейчас он стал им и внешне. Жалкое зрелище, смотреть противно.

А ведь у Вайса много было вопросов к нему. Поговорить с ним хотел. Сначала на словах собирался спросить с него за все прегрешения, а потом уже на деле. Но сейчас и слов нет, и убивать его нет желания. Он шел сводить счеты с достойным врагом, а встретился с какой-то размазней с человеческими глазами.

Глядя на Джека, Вайсу ничего не оставалось, как плюнуть на него и выйти из камеры.

* * *

Холодное пиво после жаркой парилки – об этом Вайс мечтал на нарах. И теперь он может пить то, о чем мечтал, большими ковшами. Всё, закончились унылые арестантские будни, он на свободе, а Цимбал приготовил для него баню, чтобы смыть тюремную грязь. И девочки будут, но не сейчас…

Пиво вкусное, хмельное.

– Кайф! – блаженно протянул Вайс, поставив пустой ковш на стол.

– Еще бы, – весело подмигнул ему Цимбал. – Здесь тебе не там.

– Пулеметы расставил?

– Пулеметы?.. А, ну да… Джек, сука, голыми руками мог взять. Ничего, сейчас на мази, можешь не переживать. Да и нет больше этой суки…

Вайс не стал убивать Джека, но на следующий день тот удавился сам. Хотя, может, блатные постарались. Как бы то ни было, Вайс не стал говорить Цимбалу, что произошло. Тот считал, это он зажмурил Джека, и Вайс его в этом не разубеждал.

– Не зря деньги за него прогнали…

– Еще на воровской общак надо отстегивать, – сказал Вайс.

– Да надо, не вопрос, – ничуть не возмутился Цимбал. – Тебе хорошо, ты лохмачей на киче раскидал. А как со мной будет, не знаю. Ну, если что… Вон блатные как Джека опустили!