Внутри этой лежал сложенный пополам лист офисной бумаги. На нем красным маркером, крупно и уверенной рукой было написано два слова:

«Отсоси, Раскольник».

Скрипнуло кресло. Я перевел взгляд на Федю-маленького. Тот уже не сидел, а стоял в кресле и пристально смотрел на меня, ощерив золотозубый рот. В его поднятых, отведенных назад ручках, между короткими сильными пальчиками тускло поблескивали листовидные лезвия метательных ножей.

Я только и успел повернуться боком, закрыв лицо и горло рукой с кастетом.

Лилипут резко, с хэканьем, выдохнул.

Один нож отскочил от кастета, еще один скользнул по макушке, даже не оцарапав. Два – впились. В правый бицепс и плечо. Но просоленная телогрейка сослужила как надо. Не зря в Средние века подобную защиту использовали даже в войнах. Лезвия до тела не дошли.

Второго шанса Феде-маленькому я не дал. В два прыжка сократил дистанцию и засадил кастетом в висок. Лилипут повалился на стол. Из разбитого черепа хлынул черный поток. Не кровь, не мозги. Даже не гнилая упыриная слизь. Опять долбаные уховертки. Они выползали на стол, с него прыгали на пол и спешили в сторону окна. Я схватил муляж книги и прихлопнул сколько сумел. Брызнула едкая жижа, обожгла запястья. Матерясь, я отскочил.

Поток насекомых понемногу иссякал. Вместе с тем тельце лилипута усыхало и съеживалось, превращаясь в еще одну мумию.

Куда они идут?

Я выглянул в окно. Вереница уховерток бежала по стене вниз и наискосок, к парадному входу. К парадному входу, дурачина! А оттуда, уверен, на площадь. Вместе с теми, что убегали наружу худенькими, а возвращались сытыми. Я бросился вон из кабинета.

В одном из сказов Бажова герой шел по следу муравьев, несущих золотые крупинки, и добрался до пещеры с несметными богатствами. Мне указывали путь намного более гадкие твари. Да и сокровище, к которому они меня вели, было далеко не золотом. Постамент под гигантской монетой.

Впрочем, кое-что общее имелось. Как и сказочные муравьи, уховертки за время пути подрастали. Пожирали на ходу бледную чешую, засыпавшую площадь, и раздувались раза в полтора-два. Растянутые брюшки становились полупрозрачными, начинали слегка светиться. Отожравшиеся букашки вползали на постамент, силой изгоняли угнездившихся там и занимали их место. Ни малейшего милосердия при смене караула не наблюдалось. Хрустел хитин, особи предыдущей смены лишались конечностей, а то и голов. Выжившие медленно ползли обратно к зданию МЧС. На ходу подкреплялись, конечно, но куда менее активно, чем спешащие сюда.

Постамент был высок, но я догадался захватить с собой регистрационный столик из общественной приемной Феди-маленького. Только вскарабкавшись на него и убедившись, что Книга Рафли тут (как и в прошлый раз, она была еле видна под слоем самых жирных и накачанных кислотой тварей), я удосужился взглянуть на монету.

Конечно же, это была не монета. Гигантский клоп, высохший от длительной бескормицы до толщины стеганого одеяла.

До меня дошло, что за пленки покрывали площадь. Сброшенные хитиновые оболочки. Клоп рос. Десятилетиями, а может, веками. Когда шкура становилась мала, он ее сбрасывал. И вновь рос – если находилось достаточно пищи. Не знаю, он опустошил этот город или пришел сюда уже после его гибели, но в том, что чудовище адски голодно, сомневаться не приходилось.

Сегодня ему подбросили увесистый бифштекс с кровью.

Клоп шевельнулся.

* * *

Не обращая внимания на лопающихся, разбрызгивающих кислоту уховерток, я схватил Книгу и бросился бежать. Хитиновые оболочки скользили под ногами, мелкие взлетали в воздух подобно снежинкам. Нос и рот сразу забились сухой гадостью.

Позади раздался вой, подобный тому, что издает разрезающий железо диск «болгарки». У насекомых отсутствуют голосовые связки, и звуки они испускают другими способами. Ножками, крылышками, сочленениями тельца… а некоторые виды клопов пользуются для этого стридуляцией. Скребут себя пенисом по ребристой поверхности брюшка.

Хотите узнать, какой величины пенис у пятиметрового клопа? Спросите кого-нибудь другого. Потому что я удирал не оглядываясь.

Долгая неподвижность в роли памятника самому себе сыграла с чудовищем дурную шутку. Закостеневшие члены не смогли выдать максимальную силу и скорость сразу. За те секунды, пока клоп расшевелился, я успел вбежать в Управление. Подскочил к мумии охранника, сбросил ее на пол, схватил стул. Ринулся обратно и заклинил ножкой стула дверь. Тонкостенная металлическая трубка вошла плотно, но я все равно загнул выставившийся конец наверх, дважды ударив ногой.

По самым скромным прикидкам, в клопе получалось около тонны веса, однако дверные полотна, выполненные из хромированной стали и натурального дерева, выглядели достаточно прочными. А сквозь дыры на месте стекол клопу не пробраться.

Чудовище наконец обрело полную подвижность, спрыгнуло с постамента и ринулось ко мне. Лапки, казавшиеся по сравнению с гигантским телом тонюсенькими, на самом деле имели толщину коровьей ноги. Они несли клопа легко, плавно и чертовски быстро. Пятиметровый монстр приближался, то припадая к земле, то вновь приподнимаясь, будто пущенный по водной глади «блинчик». Не снижая скорости, он врезался в дверь.

Удар был тяжел. Дверь со стоном качнулась внутрь, по деревянным переплетам побежали трещины. Воздух наполнила легкоузнаваемая вонь раздавленного клопа. Монстр отскочил, издал оглушительный вой и вновь ударил. Брызнула щепа, зловоние усилилось. Я видел, как острые края полопавшейся древесины стесали плоскую голову чудовища, будто рубанком. Клоп не обращал внимания на раны. Он опять отскочил и опять пошел на таран. Каждый его последующий удар становился все сильнее. Дверь могла простоять максимум минуту. Ножка стула – и того меньше.

Пятясь, я отступил в подземный переход. Два метра высота, два ширина, кирпичные стены. Попробуй возьми, если не умеешь скручиваться в трубочку.

Дверь вылетела. Клоп протиснулся внутрь, закрутился на месте, издавая короткие пронзительные звуки и расшвыривая обломки. Потом замер, накреняясь как потерпевшая крушение летучая тарелка, – задние конечности полностью выпрямлены, передние прижаты к телу. Практически лежащая на полу головогрудь была искалечена в поединке с дверью, из ран сочился дурнопахнущий ихор. Белесые лохмотья шкуры болтались драным тряпьем, но я чувствовал: чудовище смотрит на меня. Не на Книгу Рафли, чья потеря так его взбесила, – на меня. Это продолжалось секунд десять. Затем по телу клопа пробежала дрожь, и оно начало меняться.

Широкие бока с хрустом сминались, тело – все еще достаточно плоское – становилось более узким, утолщалось и темнело. Ясно различались сегменты, точно у мокриц или многоножек. Полностью прятавшиеся под брюхом лапки выдвинулись в стороны. Их было куда больше, чем у обычного клопа, штук двадцать, и на каждой – ряды крючков. Безобидные на сочленениях, на концах они были грозными, будто когти хищной птицы, и столь же подвижными.

Однако самые большие изменения происходили с головой. Клоп с силой встряхнул ею, драный хитин полетел в стороны, обнажив шерстистый неровный выступ. Рыжеватую кочку размером с ведро. Клоп тряхнул ею еще раз. Кочка лопнула. Расправились два больших перепончатых уха, вперед выдвинулся безобразно вывернутый кожистый нос, над ним блеснула пара блестящих глубоко-черных глазок. Отворилась пасть, полная острых мелких зубов. Увеличенная в десятки раз башка нетопыря-десмода алчно дернулась ко мне.