четырёхэтажное мироздание, носители чудесных свойств становятся узловыми пунктами сказочной картины мира того или иного народа (в частности, русского). Благодаря фееризации, сказочную специфику в этой картине мира приобретают представление об устройстве мира в целом. В них мы имеем дело со сказочным мирозданием. Оно – необыкновенно. Мы видим в нём, по словам сказочника, «дива дивные, чуда чудные» (PC. С. 194).

Приложение

М. Е. Салтыков-Щедрин о просветительском назначении художественной литературы

Литература и пропаганда – одно и то же.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Слово пропаганда в приведённых словах Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826–1889) следует понимать не столько в политическом смысле, сколько в просветительском. Как просветитель, между прочим, их автор выступает в своих художественных произведениях – начиная с повести «Противоречия» (1847) и кончая «Пошехонской стариной» (1889). Промежуток между ними заполнен его блистательными художественными шедеврами – «Губернскими очерками» (1857), «Историей одного города» (1870), «Господами Головлёвыми» (1880), «Сказками» (1886) и мн. др.

Чем глубже и глубже наша страна погружается во мрак своего одичания, тем всё больше и больше художественные произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина становятся актуальными. Но не менее актуальны также его литературно-критические и публицистические статьи. Большинство из них связано с его работой в журналах «Современник» (1863–1864) и «Отечественные записки» (1868–1884). Их редактором до 1877 г. был Н. А. Некрасов. После его смерти редактором «Отечественных записок» до их закрытия в 1884 г. становится М. Е. Салтыков-Щедрин.

Не перечесть вопросов, которые М. Е. Салтыков-Щедрин обсуждает в своих литературно-критических и публицистических произведениях. Их анализу посвящены исследования таких выдающихся щедриноведов, как А. С. Бушмин, С. А. Макашин, Е. И. Покусаев, К. И. Тюнькин и др. В настоящей статье я хочу выделить только один из этих вопросов – о назначении искусства вообще и художественной литературы в особенности.

Сторонники теории искусства для искусства (А. Н. Майков, А. В. Дружинин, А. А. Фет и др.), как известно, сводили назначение искусства к эстетическому наслаждению. Они отрицали общественную роль искусства за пределами самого искусства. Подобная теория была для М. Е. Салтыкова-Щедрина неприемлема. Писатель, конечно, не мог отрицать самостоятельной ценности художественной стороны произведений искусства, однако в конечном счёте он нацеливал эти произведения на служение обществу за пределами искусства как такового.

Впервые в полемику с теоретиками искусства для искусства М. Е. Салтыков-Щедрин вступил в статье «Стихотворения Кольцова» (1856). Она была написана после возвращения её тридцатилетнего автора из вятской ссылки. Чтобы подчеркнуть общественное значение искусства, он поставил искусство в один ряд с наукой: «Как наука, так и искусство равно должны служить обществу в его вечном искании. Скажем более: в этом-то благородном служении и лежит значение науки и искусства; оно одно узаконяет их право на существование; без него они низошли бы на степень пустой и праздной забавы» [1, 5: 11].

Сближение искусства с наукой стало характерной установкой М. Е. Салтыкова-Щедрина в решении вопроса о назначении художественной литературы. Это сближение позволяло ему подчёркивать её просветительское назначение: не только наука, но и художественная литература призвана разгонять мрак невежества и способствовать культурному прогрессу.

В статье «Уличная философия» (1868) М. Е. Салтыков-Щедрин писал: «Литература и пропаганда – одно и то же. Как ни стара эта истина, однако ж она ещё так мало вошла в сознание самой литературы, что повторить её вовсе нелишнее. Всякая светлая мысль, брошенная литературою, всякая новая истина, добытая ею, находит слишком большое количество прозелитов, чтоб можно было не дорожить этим присущим ей качеством побеждать мрак и покорять людей, наиболее упорствующих в предрассудках. Точно то же приблизительно должно сказать и о заблуждениях. Литература, пропагандирующая бессознательность и беспечальное житие на авось, конечно, не может иметь особенных шансов навсегда покорить мир своему влиянию, но она может значительно задержать дело прогресса» [1,9: 62–63].

Чтобы беллетристика не задерживала дело прогресса, ей необходимо идти в ногу с наукой. «Конечно, – уточняет автор, – беллетристика не даёт читателю той полноты и уверенности знания, к которым приведёт его наука путём доказательств, но влияние беллетристики всё-таки может быть благотворным в том отношении, что она предрасполагает к исканию истины и заставляет читателя скептически отнестись к тем несознанным аксиомам, которыми он до того руководился» [1, 9: 63].

Художественное произведение того или иного автора только тогда может выступать в качестве подспорья для науки, если этот автор будет владеть не только художественным мастерством, но и научным миросозерцанием.

«Каждое произведение беллетристики, – читаему М. Е. Салтыкова-Щедрина, – не хуже любого учёного трактата, выдаёт своего автора со всем его внутренним миром. Читая роман, повесть, сатиру, очерк, мы без труда можем определить не только миросозерцание автора, но и то, в какой степени он развит или невежествен. Ошибочно думают те, которые утверждают, что интерес беллетристического произведения исчерпывается одною художественною стороною» [1, 9: 63].

Наука и беллетристика, с точки зрения русского мыслителя, имеют общий идеал – истину. Вот почему не только наука, но и художественная литература для него есть не что иное, как исследование. В статье «Насущные потребности литературы» (1869) не без преувеличения он утверждал: «Единственная задача, которую имеет в виду литература, есть исследование истины» [1, 9: 105].

Писатели с бедным миросозерцанием не способны ставить в своих произведениях вопросы, направленные на исследование истины. Их удел – отсутствие содержания. Невежество, подкреплённое бездарностью, не позволяет им создавать произведения подлинного искусства. Они становятся авторами не настоящей литературы, а картонной.

«Отличительные признаки современной картонной литературы, – поясняет М. Е. Салтыков-Щедрин, – совершенное отсутствие содержания и полное бесплодие, прикрываемое благородными чувствами. Над всем этим царит беспримерная бесталантность и неслыханнейшая бедность миросозерцания» [1, 6:29].

Никто не сомневается в просветительской функции науки, но эту же функцию, по убеждению М. Е. Салтыкова-Щедрина, должна выполнять и художественная литература. Особенно важно, чтобы наука и литература совместно боролись с разными «родами невежественности». К одному из них относятся религиозные предрассудки. Такой, например: «В некоторых местностях массы верят, что свеча, сделанная из жира мёртвого человека, имеет особенные, чудесные свойства» [1,9: 114].

Наука и литература, по мнению М. Е. Салтыкова-Щедрина, имеют одни и те же интересы. Он писал: «Интересы науки и интересы литературы должны быть одни и те же, ибо литература только популяризирует результаты, добытые наукой, заботится о применении их к практике жизни, обмирщивает их, делает общим достоянием» [1,15 (2): С.291].

Интересы науки и литературы должны совпадать с интересами политики. Особую опасность представляет собою политика, которая опирается на почву невежественности. Вполне современно звучат такие слова М. Е. Салтыкова-Щедрина:

«Заговор