Люди шли по дороге, настороженно оглядываясь по сторонам в поисках любых признаков опасности. Хотя иценов предупредили не преследовать римлян, Макрон был уверен, что они где-то рядом, на расстоянии, наблюдают, решая, стоит ли наносить удар.

По мере того как день тянулся, а признаков преследования не было, напряжение в рядах римлян стало ослабевать, и в начале дня Дециан разрешил сделать короткий привал. Когда его ветераны опустили свои фурки, Макрон подошел к Боудикке и предложил ей свою флягу. Она холодно посмотрела на него, и на мгновение он подумал, что она может отказаться, но затем она кивнула своим дочерям, прислонившимся к задней части повозки.

- Пусть они сначала попьют.

Девушки жадно глотали воду, деля флягу между собой, пока она не опустела. Макрон забрал ее и надел ремень через голову.

- Как ты можешь позволять им так обращаться с нами? - требовательным тоном спросила Боудикка.

Макрон оглянулся, чтобы убедиться, что их не подслушивают.

- Я понятия не имел, что он планирует схватить вас. Клянусь всем, что для меня свято. Я найду наместника, как только смогу, и попрошу его освободить тебя.

- А как же мой народ? Мое царство? Что будет с ними, если Дециан осуществит свое намерение аннексировать наши земли? Ты знаешь иценов, Макрон. Они умрут, чтобы защитить свой образ жизни.

      - Вот почему я должен освободить тебя. Ты можешь заставить их увидеть смысл в умиротворении. Заставь их понять, что они не смогут победить Рим. Если они будут сражаться, они умрут, можешь быть в этом уверена. В то же время ты сможешь отстаивать свои права перед Светонием. Он будет так же заинтересован в спасении жизни римлян, как и ты в спасении жизни своих людей.

Она покачала головой.

- Ты ошибаешься. Ты слышал, как твой прокуратор разговаривал со мной в зале. Он назвал нас варварами. Он считает, что мы немногим лучше животных. Такова точка зрения римлян. Неужели ты думаешь, что Светоний чем-то отличается от него?

      - Надеюсь, что так. Воистину, Дециан – это не Рим.

      - И все же он представляет Рим. Он представляет вашего императора, сенат и народ Рима. Так же, как и ваш наместник. И он действует по приказу Светония. Нет, Макрон, я не думаю, что могу ожидать помощи от наместника. Единственные римляне, которым я по-настоящему доверяю, это ты и Катон. Мы вместе сражались, вместе проливали кровь, и мы с тобой когда-то были близки.

Макрон вспомнил их короткую связь в дни после захвата римлянами Камулодунума. Она длилась недолго, но желание к ней пылало в его жилах, и даже сейчас, спустя столько лет, оно не угасло. Это был опасный импульс, и он поспешил отогнать воспоминания, когда она продолжила тоскливым тоном.

      - Если бы все было иначе, возможно, я могла бы стать твоей женой, а эти девочки, мои дочери, могли бы стать твоими.

- Я знаю.

Выражение ее лица ожесточилось, и она отпрянула от него, насколько позволяли цепи. - Но теперь? Ты мертв для меня, Макрон. Что бы ты ни говорил, чтобы ни чувствовал, ты – часть этого.

- Но это неправильно, - горячо настаивал Макрон. - Это Рим. Это не моя вина.

- Конечно, твоя. Как ты можешь так говорить, когда стоишь там в этой форме? Когда ты поклялся в верности Риму и императору? Если ты действительно считаешь, что это неправильно, тогда сделай что-нибудь. Сделай что-то, что изменит ситуацию. - Она понизила голос. - Найди способ освободить нас от этих цепей и помоги нам бежать. У тебя есть выбор.

Прежде чем Макрон успел обдумать этот вопрос, Дециан отдал приказ возобновить марш, и люди, назначенные охранять сундук, устало поднялись на ноги и двинулись обратно к повозке, где он стоял с заложниками. У него не было возможности ответить на ее отчаянную просьбу, и он лишь отрывисто кивнул, а затем повернулся, чтобы присоединиться к своим людям, которые снова заняли свое место в походном строю. Ее слова укололи его. Так же, как его собственное признание того, что ее похищение было неправильным, это бросило вызов его совести.

Впервые Макрон осознал, что у него зародились серьезные сомнения относительно дела, которому он так верно и беспрекословно служил большую часть своей сознательной жизни. Он настолько привык выполнять приказы, которым его учили подчиняться без раздумий, что Макрон никогда не признавался в своих сомнениях относительно мотивов, движущих амбициями Рима, и беззаботно принимал, что это должно быть ради какой-то великой цели. Он был слишком тесно связан с братством легионов, которое стало для него второй семьей, чтобы смотреть на это сквозь пальцы. А теперь? Теперь у него был выбор. Хуже того, он был вынужден сделать выбор, хотя каждая частица его существа желала, чтобы он не делал его. Он должен либо продолжать слепо принимать мир, который создал его, либо предать его и поступить правильно.

Колонна возобновила свой марш по дороге, прокладывая себе путь через пышные сельскохозяйственные угодья иценов, солнце сияло в ясном небе и купало их в тепле, но вскоре от этого тепла и темпа марша, который задал Дециан, начались проблемы. Ближе к середине дня пешие воины прокуратора начали утомляться. Большинство из них находилось на службе в гарнизоне Лондиниума поскольку были либо слишком стары, либо слишком непригодны для службы в действующем подразделении. Дочерям Боудикки было позволено сесть в повозку, в то время как сама царица продолжала упорно идти пешком. Ветераны Макрона, давно привыкшие к трудностям, шли спокойно в темпе марша, когда нагнали отставшего, громоздкого мужчину лет тридцати, лицо которого было белым от усталости.

- На твоем месте я бы остался с колонной, - сказал ему Макрон. - Не самая лучшая идея быть римлянином в одиночку посреди территории иценов.

      - Я не создан для этого, - пыхтел мужчина, а затем захрипел. По его голосу было видно, что он страдает от сильной простуды. - Я пять лет не выезжал из Лондиниума.

Его доспехи были покрыты пятнами ржавчины, кожаные ремни потускнели и износились, а сам он сильно вспотел. Он расстегнул подбородочный ремень и снял шлем и подшлемник, обнажив тонкие пряди волос, прилипшие к коже головы. «Неряшливый солдат», - подумал Макрон. Если бы он был легионером или даже ауксилларием, он мог бы устроить ему взбучку и заставить вернуться в строй, подбадривая его своим витисом, чтобы он двигался. Но он был одним из отбросов и не стоил таких