пустыня или полупустыня, первые благодатные дожди и возрождение природы внушают одновременно восторг и благоговейный трепет. Наконец, тот же вывод подразумевают и многие древние предания. Фалес, как и Гомер, полагал, что земля окружена океаном. Его физические воззрения не конфликтовали ни с мифом об Океане, ни с египетской космологией. Возможно, он начинал рационально осмысливать и трактовать древние мифы. Существует также вероятность, что на него оказали влияние вавилоняне, которые считали воду существующей вечно первопричиной; слово, которым они обозначали воду, изначально обозначало голос, громкий крик (что предполагает сравнение с греческим словом logos, но не будем предвосхищать события).

В то время как евреи принимали без доказательств нравственное единство космоса, ионийские «физиологи», первым из которых был Фалес, принимали без доказательства его материальное единство. Умозаключение Фалеса о том, что изначальной субстанцией является вода, было преждевременным, однако его нельзя назвать ни нелепым, ни безответственным. Рассмотрев все доступные ему факты, Фалес пришел к выводу: если есть некая изначальная субстанция, скорее всего, ею является вездесущая и дарящая жизнь вода.

Историки, настроенные философски, не без интереса отметят, что к такому же выводу более чем через 1200 лет придет мусульманский пророк. В самом деле, Аллах поведал Мухаммеду: «Неужели неверующие не видят, что небеса и земля были единым целым и что Мы разделили их и сотворили все живое из воды?»[30]Возможно, представления Фалеса проникли в голову Мухаммеда, но такой перенос совсем не обязателен. У Пророка было не меньше возможностей, чем у Фалеса, наблюдать бесплодную пустыню, которая оживает и расцветает после дождя. Оба они сделали одно и то же умозаключение, но выразили свои выводы по-разному, в соответствии с темпераментом. Мухаммед был провидцем и пророком (подобно его еврейским предшественникам). Фалес же был ученым. Очень типично: хотя Фалес на двенадцать веков старше Мухаммеда, нам он гораздо ближе.

Последнюю легенду лучше всего рассказать словами самого Аристотеля: «…рассказывают, он [Фалес], предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы раздал в задаток имевшуюся у него небольшую сумму денег всем владельцам маслобоен в Милете и на Хиосе, законтрактовав их дешево, так как никто с ним не конкурировал… Когда наступило время сбора оливок и сразу многим одновременно потребовались маслобойни, он, отдавая маслобойни на откуп на желательных ему условиях и собрав много денег, доказал, что философам при желании легко разбогатеть, но не это является предметом их стремлений» [31].

Аристотель старался рассказать историю получше, чтобы оправдать своего предшественника, но мне не нравится думать, что философ стремился разбогатеть только ради того, чтобы доказать, что он на это способен. Такая мотивация кажется безрассудной и неискренней. Не проще ли предположить, что Фалес пошел на такой труд, потому что ему нужны были деньги и потому что в глубине души он мечтал разбогатеть? Кстати, это было очень по-ионийски и очень по-гречески. Судя по другим примерам, а также по другим историям о самом Фалесе, «мудрецы» античной Греции не были святыми не от мира сего; они были людьми довольно практичными и умными. Греки в целом любили деньги. Скопив крупные состояния, многие из них охотно помогали своим близким и землякам. В рассказе Аристотеля описывается жадность Фалеса, но не упоминается его щедрость; вот почему рассказ кажется неубедительным. Возможно, мы любили бы Аристотеля больше, если бы он был более беспристрастным, но придется попытаться видеть его таким, каким он был.

Анаксимандр Милетский

Анаксимандр (ок. 610–545), сын Праксиада, был согражданином и спутником (polites cai etairos) Фалеса. Его называли учеником Фалеса, но это можно понимать лишь в самом широком смысле слова. Нам неизвестно, преподавал ли Фалес официально, но, поскольку Анаксимандр был на пятнадцать лет моложе, он наверняка получал от Фалеса какие-то указания и подсказки. Как мы вскоре увидим, их взгляды различались, однако, в отличие от большинства граждан Милета, их объединяли любознательность и большое желание объяснить природу вещей. В этом, и только в этом смысле можно говорить, что Анаксимандр продолжил труды Фалеса. Ближе к концу жизни он написал трактат Peri physeos («О природе вещей»), первый трактат по натурфилософии в истории человечества. Его еще можно было видеть во времена Аполлодора Афинского (II – 2 до н. э.), но до нас дошло всего несколько строк. Прежде чем обсуждать философию или общую физиологию Анаксимандра, уместно будет объяснить более конкретные достижения, которым была посвящена его жизнь.

Свою лучшую научную работу он проделал в области астрономии при помощи простого инструмента, гномона. Этот инструмент изобрели в Вавилоне и Египте, но он настолько прост, что Фалес, Анаксимандр или даже древние греки могли изобрести его независимо. Гномон представляет собой просто палочку или шест, вертикально воткнутые в землю; можно воспользоваться также колонной, построенной для этой или для любой другой цели. Если бы египетские обелиски стояли на достаточном удалении от других построек, они были бы идеальными гномонами. Любой умный человек, воткнув копье в песок, мог заметить, что его тень в течение дня изменяет свое положение и длину. Гномон в его простейшей форме систематизировал такой поверхностный опыт. Вместо копья посередине горизонтальной плоскости вертикально ставился и закреплялся шест; его ставили вдали от других объектов, чтобы тень можно было видеть отчетливо с рассвета до заката. Астроном (человек, который систематически пользуется гномоном, заслуживает этого титула) наблюдал за тенью в течение года и замечал, что она короче всего в полдень, причем этот минимум меняется день ото дня; тень короче в одно время года (во время летнего солнцестояния) и длиннее полгода спустя (во время зимнего солнцестояния). Более того, по длине тени гномона и величине солнечного склонения в астрономический полдень того или иного дня можно было определить широту места.

Анаксимандр или любой другой астроном – вавилонский, египетский, китайский или греческий, – который проводил такие наблюдения день за днем, должен был задавать себе множество вопросов. Почему в полдень тень растет за полгода от кратчайшей до длиннейшей, а затем процесс повторяется в обратную сторону – и так далее, год за годом? И как азимуты теней сравнимы с их длиной? Он заметил, что крайние точки на рассвете (или на закате) соответствуют кратчайшим и длиннейшим полуденным теням (то есть времени солнцестояния). Если отметить крайние западные положения тени на восходе в дни двух солнцестояний, среднее положение между двумя этими крайними точками соответствовало равноденствию. Сходные наблюдения можно было производить и на закате, и они приводили к сходным умозаключениям, подтверждавшим первые. Направление тени на закате во время равноденствия было коллинеарно, но противоположно направлению тени на