– Хочу! – прохрипел Матвей и дернул из последних сил. – Ее хочу! А ты, поганка болотная, пошла в жопу!

Вызволенная Алена упала на бок, захрипела, скорчилась от мучительного кашля, а в уши ворвался радостный вопль Ставра:

– Братишка, ну ты просто супермен! Супермен и мастер русской словесности! Ишь, как ты эту падлу приложил!

– Отвали… – Не в силах встать на ноги, Матвей на четвереньках подполз к Алене, обхватил за плечи, прижал к себе, прислушиваясь к хрипам и бульканью у нее в груди. – Алена, ты как? – спросил шепотом.

– Матвей. – Закоченевшими пальцами она вцепилась ему в плечо, тихо всхлипнула. – Матвей, ты пришел…

– Да, я пришел, – сказал он мрачно. – Пришел, хоть вы меня и не звали…

Он бы еще много чего сказал и поругался бы на славу, если бы не нетерпеливое карканье спикировавшего на плечо ворона.

– А этот откуда взялся? – Ставр покосился на птицу неодобрительно, даже отступил на шаг, словно опасался, что ворон может причинить ему вред.

– Она прислала. – Матвей растерянно разглядывал окровавленное Аленино запястье, то самое, на котором болталась кожаная веревка. Рана выглядела устрашающе, но что с нею делать, он не знал. При себе у них не было ни клочка чистой или хотя бы сухой ткани – все пропиталось болотной водой и грязью. – Алена, ты потерпишь? – спросил он.

Вместо ответа она кивнула, прижалась щекой к его груди, обхватила еще крепче.

– Все, хватит амуры разводить! – Ставр погрозил кулаком ворону, сказал мрачно: – Давайте-ка двигать, пока эта тварь не очухалась. У меня маячок снова заработал.

– Какой маячок? – спросил Матвей, осторожно ставя Алену на ноги.

– Ай, не бери в голову. Это тайное оружие призраков! – отмахнулся Ставр и, не дожидаясь, пока они его догонят, решительно пошагал вперед.

* * *

– Хорошо некоторым: по воде – аки посуху. – Матвей проводил Ставра завистливым взглядом, крепко сжал Аленину ладонь, спросил осторожно: – Ты можешь идти?

Она могла. Теперь, когда он рядом, а туман отступил, она, казалось, была способна если не на все, то на многое. И жизнь больше не казалась ей безнадежной штукой, и даже в сером болотном мире вдруг появились яркие мазки, а в душе снова проснулась надежда.

Сейчас, когда туман не обступал их сплошной стеной, а клубился в стороне, идти стало проще. Сейчас, кроме маячка Ставра, у них был еще и ворон, важно восседающий на плече у Матвея и ревниво косящийся на Алену. Ее ворон, Хранительницы…

– Вот и дошли! – Ставр остановился, махнул рукой в сторону поросшего деревьями и кустарником острова. – Ух, аж не верится! Сейчас бабулька пошаманит, сделает болотной твари козу рогатую, и мы, ребятки, разбежимся! – Он подмигнул Алене, снова погрозил кулаком встопорщившемуся ворону.

– Больно у тебя все легко получается. – В задумчивом голосе Матвея не чувствовалось оптимизма, и Алена посмотрела на него с удивлением. Разве не это было главной целью их опасной экспедиции? Вот он, остров. Вон избушка. Все, они пришли…

– Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом, – пробормотал Матвей и крепче сжал Аленину ладонь.

Ворон оскорбленно каркнул, взмыл в небо.

– Ты что-то знаешь? – В грудной клетке, там, где сердце, вдруг сделалось пусто и колко. – Она тебе что-то сказала?

Прежде чем ответить, Матвей смотрел на нее долго и пристально, словно видел впервые, а потом, когда у Алены уже сил не было выдерживать этот взгляд, улыбнулся:

– Все будет хорошо, я обещаю.

За это уверенное «все будет хорошо» она готова была броситься ему на шею. Наверное, она бы и бросилась, если бы не многозначительное покашливание Ставра.

Избушка была старой, если не сказать древней, скособоченной, по самые ставни вросшей в землю. Ворон уже в нетерпении прохаживался перед запертой дверью, требовательно поглядывал на Матвея. Матвей секунду постоял в нерешительности, а потом без стука толкнул дверь. Наверное, хотел пропустить Алену вперед, но в последний момент передумал, шагнул через порог первым.

– Здравствуйте, – сказал тихо, почти шепотом.

– Эй, есть кто живой? – во все горло заорал бесшабашный Ставр.

– Пришли, значит… – послышался из-за ситцевой занавески скрипучий голос. – Хорошо, что пришли. К столу садитесь. Угостить мне вас только нечем…

Вслед за людьми в хату черной молнией ворвался ворон, скрылся за занавеской, закурлыкал что-то ласковое. Алена с Матвеем переглянулись, присели на широкую лавку возле стола, Ставр так и остался стоять посреди крошечной комнатушки.

– Не бойся, – одними губами сказал Матвей.

– Я не боюсь. – Алена пожала плечами. Здесь, в самом сердце болота, она и в самом деле почти ничего не боялась, и даже эта старая избушка казалась ей родной и с детства знакомой. Странно…

Занавеска шелохнулась, точно от дуновения воздуха, и уже через мгновение перед Аленой, опираясь на деревянную клюку, стояла она – та самая болотная Хранительница, о которой рассказывала в детстве баба Ганна. Старая, сгорбленная, в ветхой одежде, она все равно казалась сильной, почти всемогущей. Было в ней что-то такое, что можно лишь почувствовать, а не увидеть. Алена чувствовала, всматривалась в прочерченное глубокими морщинами незрячее лицо, а в душе рождалось чувство узнавания, странное и невыносимо острое…

– Вот, значит, ты какая. – Старуха протянула руку, коснулась Алениной щеки костлявым пальцем. Изможденное ее лицо осветила улыбка. – А я уж не надеялась, думала, помру и не увижу.

– Эй, мать, ты ж нас не за тем позвала! – Ставр шагнул вперед, но Хранительница предупреждающе взмахнула рукой, и он замер как вкопанный.

– Мало времени, внучка. – Она по-прежнему смотрела и обращалась только к Алене. – Времени мало, а дел много. Вижу, вопросов тоже много… – Она устало вздохнула, а потом неожиданно быстрым движением сжала Аленины виски.

– Я покажу… – прошелестело в голове перед тем, как мир завертелся в безумном хороводе образов…

…Воспоминания одновременно ее и не ее. Яркие, звонкие, остро пахнущие багульником и порохом, вскипающие на губах кровью и отчаянными слезами. Жизнь, в которой счастья и надежды так мало, а боли так много. Жизнь комсомолки Аси, бабки Шептухи, болотной Хранительницы – ее родной бабушки…

– Теперь ты знаешь. – Похожие на высохшие ветки пальцы ласково коснулись щеки, стирая невесть откуда взявшиеся слезы. – Открой глаза, внучка.

Мир остался прежним, даже тот нелегкий, может быть, и вовсе непосильный груз, который Алена теперь чувствовала как свой собственный, не смог его изменить. Встревоженное лицо Матвея, растерянное Ставра, грустная, едва различимая улыбка женщины, которая ради любви пожертвовала всем. Пожертвовала и еще пожертвует, если потребуется…

Кожаная веревка, насквозь пропитанная теперь уже ее, Алены, кровью, больно впивалась в кожу, заставляла неметь пальцы, а сердце заходиться от страха.