— Ну, вот видишь? — Бармен снова улыбается. Жевательная резинка у него между зубов, розовая, напоминающая жемчужину неправильной формы. — Она спешит. Ей нужно повидать Генри. Это свой человек. Скажете, что вас направили из «Герцогини», и он будет само радушие.

Бармен объясняет, как его найти. Я опять перехожу дорогу, иду к указанному дому. Контора смотрителя находится под башнями, выстроена из того же темного кирпича, что и они. Нажимаю кнопку звонка и жду. Здесь темно и сыро, как в подземелье. Колонны испещрены граффити, синими и золотистыми, яркими, как цветные рисунки на рукописях.

Домофон включается. Сквозь потрескивание слышен мужской кашель. Я подаюсь к микрофону. От него несет мочой, словно некто — с изрядной злонамеренностью и спортивной сноровкой — помочился в решетку на высоте шести футов от земли. Мне приходит в голову, что терпеть не может Генри не только Нев.

— Алло! Меня зовут Кэтрин Стерн. Я разыскиваю человека, который, возможно, здесь живет. Вы Генри?

Наступает пауза, я слышу музыку, в запертой конторе играет радио, потом его заглушает голос:

— Алло?

Приближаю лицо к домофону насколько могу и кричу в него:

— Меня направил к вам Нев!

— Нев? Так-перетак этого гада, и его мать, и мать его матери!

Домофон глохнет. Я подхожу к двери и барабаню по ней, пока она не открывается. За ней невысокий, толстый человек в синей форменной одежде, с медалью святого Христофора на шее. И шея, и лицо налиты кровью, капилляры тянутся, словно линии в карте улиц А-13, А-1202. Непонятно, временное или постоянное это явление. Он смотрит мимо меня и заговаривает раньше, чем я успеваю раскрыть рот:

— Где он? Скажите ему, пусть проваливает к черту, ничтожество. Кто вы?

— Меня зовут Кэтрин Стерн.

— Из санитарной инспекции?

— Нет-нет. В «Герцогине» сказали, что вы можете мне помочь.

Умолкаю и жду, пока смотритель оглядывает меня. От него пахнет чипсами и уксусом, позади в беспорядке его комнаты вижу на письменном столе открытый пакетик чипсов и термос.

— Кто это сказал? Нев? Толстый мешок с дерьмом. Что он может знать?

Смотритель сутулится в темноте, опирается о ручку двери, заодно преграждая мне путь. Тролль под мостом. Козел вонючий.

— Собственно, сказал бармен.

— Микки?

Свирепость сходит с его лица, сменяется какой-то гримасой.

— Я здесь по личному делу. Ищу друга дедушки.

— Вот как?

— Микки сказал, у вас есть список жильцов.

— Вот как? Все обо мне знает, а? А не сказал он вам, кроме этого, что я пью чай?

— Извините. Я заплачу вам…

Смотритель уже поворачивается ко мне спиной.

— Еще бы, конечно, заплатите. Закройте за собой дверь.

Я закрываю. Она не запирается. В кабинете смотрителя пахнет чипсами и моющими средствами. Приемник настроен на станцию, передающую легкую музыку. На стене с полдюжины календарей — Пирелли, «Плейбоя», Миллуоллского футбольного клуба. На всех одни и те же записи, обведены кружками одни и те же числа. Генри придвигает к столу два конторских стула, отодвигает термос, чтобы не мешал, и включает компьютер.

— Фамилия — Пайк, — говорю я.

— Инициалы?

— Не знаю.

Его пальцы нависают над клавиатурой.

— Это мужчина или женщина?

— Я знаю только фамилию.

Смотритель оборачивается и смотрит на меня.

— Стало быть, ищем друга семьи?

Я не отвечаю. Он все-таки набирает «ПАЙК». Через секунду компьютер дает ответ. Генри откидывается назад, стул скрипит.

— Пайк. Джордж. Знаю его. Противный старый ублюдок. Похож на того друга, которого ищете?

— Не скажете, жил он здесь до постройки этих башен?

— Не знаю. Но здешние старики предпочитают оставаться на месте. Вот иностранцы с деньгами, те уезжают, селятся в собственных домах с садом возле конечных станций метро. Так, «Питси», квартира сто семнадцать. Западная башня по эту сторону Коммершл-роуд. Одиннадцатый этаж. Хочу обрадовать вас, лифт работает. — Бросает на меня быстрый взгляд. — Эти чипсы стоили мне двадцать фунтов.

Я расплачиваюсь со смотрителем. Он провожает меня до двери и указывает нужное направление. Башня «Питси» стоит прямо напротив «Герцогини». В вестибюле табличка с надписью, что здание построено в 1980 году. Три лифта, два из них сломаны. Третий, подрагивая, ползет вверх по своей металлической шахте.

На десятом этаже лифт останавливается намертво, и я поднимаюсь на одиннадцатый пешком. В длинных коридорах никого, только из-за закрытых дверей доносятся звуки телевизора, шипение жарящейся еды.

Дверь сто семнадцатой квартиры, как и все остальные, оснащена снизу стальной полосой и глазком на уровне головы. Стучать мне приходится всего дважды. У человека по ту сторону уходит некоторое время на то, чтобы открыть дверь.

— Джордж Пайк?

— Да.

Он очень старый и очень высокий. Глаза голубые, слегка навыкате, что не портит его внешность. Одет в бежевый джемпер на пуговицах и вельветовые брюки, одежда болтается на его широком туловище, словно с тех пор, как была куплена, он отощал. Начищенные темно-красные ботинки. Один дома, а ботинки начищены. Интересно, для кого? Я догадываюсь, что он одинокий, вижу по лицу. Джордж Пайк прищуривается.

— Я не знаю вас, так ведь?

— Не знаете. Меня зовут Кэтрин Стерн.

Протягиваю ему руку. Он стискивает ее так, словно выжимает тряпку для мытья посуды.

— Рад познакомиться. По поводу местных выборов, да?

— Нет. Я работаю с драгоценностями…

Пайк кивает:

— И увидели объявление. Поздновато вы. Почти все разошлось несколько месяцев назад, но все-таки заходите. Чтобы поездка была не напрасной. Хотите чаю?

— Нет, благодарю. На объявление хорошо откликнулись?

— О, превосходно. — Говорит он не оборачиваясь, на ходу. — Все вещи были высшего качества. Я хранил их, сколько мог. В последние годы дела у меня пошли неважно.

В прихожей пахнет капустой. Обои с цветочным рисунком, с розами.

— А откуда они были, эти вещи?

— О, фамильные. Вот почему я хранил их так долго.

Вхожу в гостиную. Телевизор, на стенах три картины с летящими утками, журнальный столик с дымчатым стеклом, два потертых кресла у газового камина. Голос Джорджа доносится из кухни.

— Но могу показать последнюю вещь, если хотите. Издалека приехали? Уверены, что не хотите чаю? А может, чего-нибудь холодного? — Усаживаясь, я слышу, как он открывает холодильник. — Пива или бренстонских пикулей? Есть и то, и другое.