внимательно на Травина посмотрела, — конверт этот тебе был адресован.

— Мне?

— Да. Внутри карточка почтовая лежала, пустая, а на конверте твоё имя.

— Зачем кому-то мне карточку пустую присылать?

— Ты всё-таки болван, — Черницкая рассмеялась. — Женщине нужен повод был, чтобы в гости к тебе зайти, что тут непонятного. Ты ведь ей глазки строил?

— И в мыслях не было, — неискренне сказал Травин. Но тут же поправился, — если только чуток.

— Ну вот ей этого и хватило. Решила, что ты отличной заменой Лакобе будешь, взяла твой адрес, написала отправителем Ленинградский почтамт, положила в сумку. Почерк сличили, её рукой сделано. Только себя не вини, не ты же её убил.

Сергей усмехнулся.

— Ты меня с самого начала подозревала? Екимова ведь тебе конверт показывала, так?

Черницкая кивнула.

— Если бы мне нужда была её убить, я не стал бы тело на улице оставлять, тем более под камнями. Донёс бы до реки, и там утопил. И камнем бить нечего, проще шею сломать.

— Опасный ты человек, Травин, — вздохнула докторша. — Вот ты сейчас сказал, и у меня внутри похолодело всё, а я ведь тоже кое-чего повидала. Ну что, наелся? Тогда давай думать, как Чижикова найти, Меркулов тебе карточку не запросто так сунул.

— Хорошо, — согласился Травин, — только прилечь надо, ты, как доктор, в курсе ведь, что так кровь к голове приливает и думается лучше.

* * *

— Ну что там?

Леднёва сидела перед зеркалом, снимая накладные ресницы. Спектакль в вечер вторника удался, несмотря на суматоху, зал был полон. В этот раз театр обошёлся без экспериментов, давали «Вишнёвый сад», и Дарья Павловна блистала в роли Раневской. Странно только себя вела другая актриса, Слуцкая, разговаривала чуть свысока, словно к режиссёру в любовницы попала. Ресторан закрыли, оставив отдельный вход на второй этаж, приезжие разбежались по гостиницам и частным домам, и семейная пара осталась жить в одиночестве.

— Пасут, сволочи, — инженер, когда оставался с ней один на один, менялся, суетливость исчезала вместе с велеречивостью, — всего два раза оторваться удалось. Я был у Чижикова, зашёл за твоим заказом.

— И что?

— Нет ничего под стелькой. Приказчик говорит, к ним приходило ГПУ, Яшка сбежал. Лакоба тоже куда-то пропал, так что с нанимателями нашими связи нет.

— Ну и хорошо, — Дарья Павловна вытерла лицо салфеткой. — Фома пока в милиции, записку получил, сказал всё как надо, в четверг рано утром его везут в Красную Репку, это в четырёх верстах от Моглино по просёлку. Наш человек постарается быть в машине, сделает так, что водитель заболеет в последний момент, повезёт сам, а сопровождение уберёт. Встретим, заберём деньги и за границу. Наши червонцы уже не принимают?

— В Пскове нет, проверяют тщательно, там какая-то чёрточка лишняя пропечаталась, вроде как ресничка.

— Я же говорила, этому таможеннику верить нельзя, — Дарья достала из стола бумажку, посмотрела на свет. — А уверял, что всё замечает. Где?

— Ты пальцем зажимаешь, как раз в том месте.

— Чёрт, могли и раньше попасться.

— Если раз повезло, душа моя, может, не будем судьбу дразнить? Машина печатная на дне реки лежит, краску мы вылили, у них нет улик. Отдадим, что осталось, когда Чижиков объявится, а при оказии уедем в Ленинград. Фома нас не сдаст, чекистов рыба покрупнее интересует, и Лакоба будет молчать, мы ведь про него такое знаем, что сразу к стенке.

— Вадюша, нас здесь с нашими документами всё равно когда-нибудь сцапают, — Леднёва встала, подошла к буфету, налила себе вина, — а триста пятьдесят тысяч рублей — неплохой капитал, даже если сдать их вполовину, или тебе эта поганая власть по душе?

— Не говори глупости. Нам пятьдесят тысяч рейхсмарок заплатили, это хорошие деньги, на них в Эстляндии можно мызу купить и жить припеваючи, — Леднёв достал из ящика коньяк, отхлебнул прямо из бутылки.

— Сам сообрази, до этих денег ещё добраться надо, сами мы сейф не осилим, без Фомы, так что вызволять его придётся. А тридцать пять тысяч червонцев — это четыреста тысяч марок, даже если треть отдадим, мы не только мызу купим.

Инженер подошёл к окну, отодвинул занавеску — в темноте был виден огонёк папиросы, те, кто за ним наблюдали, особо это не скрывали.

— А этот, из милиции?

— Милиционер нам нужен обязательно, без него Фому не вытащить. Отдадим ему его часть, когда до границы доберёмся.

— Дарьюшка, у тебя на всё есть ответ. Но вдруг нас будет ждать ГПУ?

— Если они даже схватят человека в банке, который давал нам список, когда он всё расскажет, они будут следить в тех местах, мы же везде разослали письма. А Моглино там нет, это место я разузнала у одного военного. Твой друг, с почты, легавый бывший, насколько он опасен?

— Ты сама его видела.

— Он Фому как кутёнка связал, и чекистам сдал, надо, чтобы ему не доверяли. Пацан, что у Митрича был, где он сейчас? Распорядись, чтобы подбросил этому идейному что-нибудь от нас, на прощание. Да не жмись, серию уже установили, фальшивки твои никому не нужны, а Травина этого по допросам затаскают.

* * *

Пашка события в ресторане проспал. На него алкоголь и так плохо действовал, а тут ещё Фима подначивать стал, мол, дитё совсем, молоко на губах не обсохло, и что никакая баба к нему в штаны не залезет. Молодой организм требовал, чтобы лезли, и как можно чаще, и он пил рюмку за рюмкой, а потом ушёл в сквер, и там уснул.

К ресторану он подходил и во вторник к вечеру, и в среду, в условленное с Фомой время, только заколочена была дверь. От дворника узнал, что всех там повязали и отвезли в милицию, и что была перестрелка. Во второй раз он уж решил, что всё, надо в бега подаваться, как из подворотни ему свистнули.

Незнакомый седовласый мужчина сказал, что он друг Фомы, и хочет с Пашкой расплатиться. Только, прежде чем деньги отдаст, есть у него для Пашки задание важное — подбросить одному товарищу, живущему в Алексеевской слободе, пакет. Что в пакете, он не сказал, но пообещал за это двадцать пять червонцев.

Пашка уже дошёл до моста на Усановку, чтобы с утра, переночевав в избе, залезть по нужному и хорошо известному ему адресу, как хлопнул себя по лбу. Наощупь в пакете лежало что-то похожее на кирпич, а по весу — на книгу, только никто ведь не сказал, что пакет должен быть целым. Парень разорвал обёртку, все восемь слоёв, и ахнул.

У него в руках были четыре пачки