— Настюш, ну как ты так живешь, даже кофе кончился, — ворчит папа, заглядывая в пустую банку.

Как как… Да я, строго говоря, в этой квартире появляюсь, только для того, чтобы дух перевести, и то не так уж много мне дают на это времени…

— Давай быстренько сгоняй, «Пятерочка» в трех шагах отсюда.

Ой! Блин, папа, ну что за дичь, ты же не собираешься вести серьезный отцовский разговор с моим, без году неделя, свежим кавалером?

Собирается…

По глазам вижу — собеседование для Эрика еще не закончено.

— Иди, моя змейка, и мороженого прихвати, — обворожительно улыбается Эрик, сам не зная, что кладет свою голову в пасть льву. Или зная? Уж больно у него глаза серьезные.

— Уверен? — спрашиваю я по-итальянски, чем удостаиваюсь косого взгляда с папиной стороны. — Ты ведь понимаешь…

— Понимаю, — фыркает Эрик, — нам ведь нужен кофе, моя вишенка.

Его взгляд становится практически требовательным. Ох, Эрик. Ну вот скажи, и на кой тебе это нужно? Любой другой кавалер десять раз подумал бы, стоит ли ему оставаться наедине с папой своей любовницы. Но Эрик упрямый как козел, переспорить его практически нереально.

— Какое мороженое ты будешь? Шоколадное? — я сдаюсь.

— Да, — он дарит мне очередную откровенную свою улыбку, — я обожаю шоколад, ты же знаешь!

О, да, я знаю…

После сегодняшнего я знаю об этой пагубной склонности своего Змея удивительно много. Интересно, какая участь будет ждать мороженое?

Так. Ладно. Я быстро!

Всего-то и надо набросить на плечи джинсовку, застегнуть на щиколотках ремешки босоножек и метнуться туда-обратно.

История происходит в лучших традициях «назло». На кассе очередь, банка кофе оказывается с испорченным штрихкодом, светофор перемигивает возмутительно долго. Если бы не действительно сильная насыщенность движения на этой улице, я бы рискнула и рванула бы на красный…

К подъезду я подхожу торопливым шагом. Надеюсь, Эрик там еще живой? И у него еще все конечности на месте? Кто знает, может, после Назарова папа решил устраивать краш-тест всем моим поклонникам?

Я настолько загружена собственными мыслями, что не особо смотрю по сторонам, просто пролетаю через дорогу, через двор,сначала врезаюсь в оказавшегося на моем пути мужика, а потом только замечаю его существование.

— Изви… — мои слова гаснут у меня в горле, как только я поднимаю взгляд.

— Ну, здравствуй, женушка, — в крокодильем оскале щерит зубы Назаров.

Иногда они возвращаются, блин!

Выглядит Дэн паршиво, кстати. Глаза запавшие, под глазами мешки. Судя по запаху — он еще и забухал.

За папой проследил, не иначе. Черт, вот если бы я не была так глубоко загружена своими мыслями, я бы заметила его машину, припаркованную у соседнего подъезда. Маскировка уровня бог — спрятал за кустом сирени. Край выебистой аэрографии на заднем крыле все равно виднеется.

— Господи, как ты мне надоел, муженек… — вырывается у меня изо рта едкое.

Боже, как у него вспыхивают глаза. Я аж отшатываюсь на пару шагов, потому что если серьезно — выглядит это действительно жутковато.

Жаль только мое отступление совпадает с резким броском Дэна, который вновь сводит расстояние между нами к нулю, а потом резко замахивается…

Я не успеваю уклониться.

Хлесткая, сильная пощечина обжигает левую сторону моего лица, ослепляя болью.

— Ты охренел? — взвизгиваю я, хватаясь за пылающую болью щеку.

— Ну что, и где твой смазливый макаронник, а? — с издевкой шипит Назаров, хватая меня за запястье. — И почему я сразу не догадался, что шлюха будет прятаться только у шлюхи? К кому еще ты могла сбежать, как не к этой дешевке Михайловской.

— Для того чтобы думать — нужно иметь мозг, Дэнчик, — я со всего размаху пинаю его подошвой босоножки по пальцам правой ноги, — хотя бы чуточку. А ты свои запасы как исчерпал, так тебе нового и не поставляют.

Увы. То ли пнула я слабо, то ли кроссовок у Дэна толстенный, то ли сам Назаров от бешенства не заметил удара.

— Тебе мало, да? — Назаров дергает меня в сторону. — Ничего, сейчас приедем домой, я с тобой разберусь, шалава.

Он совершенно слетел с катушек.

— Никуда я с тобой не поеду, — взвизгиваю я отчаянно, дергая головой и пытаясь разыскать кого-то взглядом. Кого-то, кто может мне сейчас помочь. Взгляд цепляется только за подъезд. Никого нет. Даже бабульки какой-нибудь…

— Да кто у тебя спрашивает, бля? — Дэн просто сгребает меня за волосы и толкает в сторону машины. Я врезаюсь в стальной бок, и из меня вышибает воздух. Боже, ну и почему у меня такой низкий болевой порог?

— Мой отец тебя уроет, — обещаю я.

— Не уроет, — приторно тянет Дэн, — если хочешь жить и ходить на двух ногах, скажешь, что мы с тобой разобрались и передумали разводиться.

Я не успеваю его послать достаточно вдумчиво и далеко.

— А сам ты жить хочешь, dumma jveln? (*долбоеб (швед.))

Голос звучит с той стороны, куда я просто не могла развернуть голову — из-за моей спины

Впрочем, мне не надо даже разворачиваться, чтобы понять, что я спасена.

Супер-медведь пришел ко мне на помощь...

Эмиль нарочно отводит глаза, когда по ступенькам подъезда звонко стучат каблучки мышкиных босоножек. Он уже научился отличать её от других соседей по одной только легкой поступи и цокоту стальных набоек. Иногда ему казалось, что окажись он с ней в темной комнате, с завязанными глазами — с ней и с десятком других девиц, он нашел бы мышку только по особому ритму её дыхания.

Безумие.

А она даже не обращает на него внимания.

Удивительно ли? Он от неё ушел. Он рычит на нее как дикарь при встрече.

Какой девочке понравится такое обращение?

Пальцы с остервенением вгрызаются в стальную перекладину турника. Мышцы вскипают — вообще-то ему как раз пришло время для перерыва между подходами, но ничего лучше сильнейшего напряжения не помогает прочистить мозги.

Она быстро возвращается обратно — Эмиль не успевает уйти. Снова летит стремительной ласточкой через двор, мыслями где-то не на земле.

К Змею бежит.

Чтоб его!

Эмиль зажимает коленями планку турника, опрокидываясь головой к земле. Кровь должна бы приливать к голове, а приливает к головке. А потом он слышит Настин вскрик.

Как он кувыркнулся с турника, как пролетел через полдвора, как с изумлением обнаружил Настю в компании какого-то помятого недопырка — Эмиль потом не вспомнит. Адреналин шибает ему в кровь слишком резко, смазывая все это в одну длинную секунду.