разом ударили по инструментам, да так энергично, что у одного посетителя изо рта вывалился недоеденный кусок курицы, а другой облил свою даму шампанским.

Два часа пролетели как две минуты. Друзья пили водку и закусывали «столичным» салатом. А когда девушка сползла под стол, официант попросил Шувалова вывести ее на свежий воздух.

На улице давно стемнело, и рыжий свет фонарей едва пробивался сквозь мокрые ветви ясеней. Скамейку в этом парке трудно было найти даже при дневном свете, а уж ночью просто невозможно. Позаимствовав у гардеробщика газету, Зуев с Шуваловым расстелили ее под самыми окнами шашлычной, на гранитных ступеньках, и здесь же положили девушку, которая совсем еще недавно так хотела выпить.

Вернувшись на второй этаж, друзья не долго сидели за своим столиком. Зуев расплатился с официантом и потащил Шувалова прощаться с музыкантами. Заодно они продали бас-гитаре надоевшее банджо, прихватили с чьего-то стола распечатанную бутылку шампанского и вскоре очутились на улице. Шувалов – с разбитой губой и вывихнутой правой рукой, а Зуев – с расквашенным носом. Но что такое разбитая губа и расквашенный нос? Мелочь жизни. Люди гораздо менее пьяные, чем наши герои, падают с последних этажей высотных домов и остаются целехонькими, а на следующий день рассказывают на службе о свободном полете. Люди гораздо менее пьяные на полной скорости всаживают свои автомобили в столбы и деревья, дома и другие автомобили и опять же остаются живыми и невредимыми. Такое впечатление, будто пьяного человека вообще невозможно ни убить, ни покалечить. Бросай его с самолета, крутись на нем танковыми гусеницами, он все равно поднимется, икнет и поплетется домой заживлять болячки.

Обсудив неравную стычку, Зуев и Шувалов долго еще болтались по Таганке. Затем они прыгнули в проходящий троллейбус, но им там быстро надоело. Тогда они выскочили из него и потребовали у подъехавшего таксиста водки. Нашлись и водка, и сигареты, и темный, как амазонская сельва, куст, под которым друзья ополовинили бутылку. Что было потом, не помнили ни Шувалов, ни Зуев. Но ведь что-то же было. Ведь так не бывает, что ничего не бывает. И действительно, случилось еще много всего. Была милиция и удачный побег от нее. Было шараханье по Курскому вокзалу и расплывчатые лица проводников. Было желание, уехать в теплые края, но не нашлось билетов, хотя в это время года купить билет не составляет труда.

Есть все-таки какой-то бог – покровитель пьяных и сумасшедших. Трудно трезвому человеку без билета забраться в вагон – у проводников глаз наметан, а Зуев с Шуваловым не только сели, но и тут же улеглись спать на третьих полках, чтобы не было видно снизу.

Да, время путешественников у нас давно прошло. Если у тебя нет соответствующей бумаги, тебя запросто могут объявить бродягой, асоциальным элементом и даже сумасшедшим, ведь бродяжничество, как известно, зло, а зло наказуемо. А где-то такие же безумцы всю жизнь бороздят океан на каких-то сомнительных посудинах, катаются по Африке в поисках исчезающей экзотики или ищут апокрифические сокровища. Шувалов не раз жаловался Зуеву, что его единственная мечта – путешествия – как официальная профессия вымерла. Что вид рязанской пивной или харьковского вокзала не может заменить ему Ниагарского водопада и египетских пирамид. Что двухнедельного отпуска хватает только на то, чтобы выспаться и заскучать. А отпускных денег, чтобы раздать долги и купить сыну за полтора рубля резиновую собачку с пищалкой. Зуев в таких случаях слушал внимательно и с пониманием. У него тоже была мечта, неосуществимая, как полет в соседнюю звездную систему. Зуев мечтал о выставке своих картин где-нибудь за пределами собственной комнаты в коммунальной квартире. Ну, хотя бы на бульваре под деревьями. Некоторые из знакомых считали работы Зуева странными, а кому-то они нравились. Друзья хвалили Зуева, но ему этого было мало. Он злился, и, напившись, часто рвал их, чтобы на следующий день жестоко пожалеть об этом.

Ну, мечты – мечтами, а жизнь – жизнью. И утро пришло к нашим героям в виде свирепого огненного ангела с железной пикой наперевес. Как же больно свет хлестал по глазам. Какими тесными казались Зуеву и Шувалову их черепные коробки, и какими чужими – желудки.

Чтобы проверить, спит ли его друг, Зуев громко застонал и с трудом приоткрыл один глаз. Сквозь огненное марево, маячившее перед ним, он разглядел неясные очертания Шувалова, а затем и услышал его мертвый голос:

– Вниз головой, чтоб не мучиться, – простонал Шувалов.

– Лучше в окно – вернее, – ответил ему Зуев.

Оба на некоторое время замолчали, потому что слова давались с таким трудом, будто их приходилось вытягивать из самой середины мозга ржавым рыболовным крючком. Но внизу кто-то зашевелился, и после этого послышался дребезжащий старческий голосок:

– Ребятки, а ребятки, у вас тут еще бутылочка стоит.

– Ты слышал? – простонал Шувалов.

– Ангелы поют, – ответил Зуев и попытался посмотреть вниз, но кровь, словно раскаленная ртуть, ударила в голову. – Не могу, – прошептал он, – башка лопается.

– Мальчики, а мальчики, – опять послышалось снизу.

– Вполне материальная бабка, – проговорил Шувалов.

Кряхтя и постанывая, он приподнялся на локте и, давя тошноту, жестами объяснил старушке, что надо делать. Сообразительная попутчица резво подняла вверх обе руки. В одной оказалась раскупоренная бутылка водки, в другой – стакан.

– Ангел, истинно ангел, – фальцетом пропел Шувалов, принимая спасение из рук старушки. – Может, и закусить чего найдется?

– Помидорчиков дать? – охотно предложила бабушка.

– Дать, дать, – плаксивым голосом откликнулся Зуев. – Сам съешь – потеряешь, а отдашь – сохранишь и даже приумножишь. Родненькая вы наша. Кидайте их сюда, не стесняйтесь.

Вся процедура распития заняла каких-нибудь пять минут. Старушка, сделав свое милосердное дело, вышла из купе по своим надобностям, а Зуев с Шуваловым улеглись поудобнее и принялись болтать.

– Интересно, почему это женщины, перестав быть женщинами в физиологическом смысле, становятся такими добрыми и отзывчивыми, а мужики – наоборот? – глядя в близкий потолок, спросил Шувалов. – Ведь сидела бы там молодуха или старик, позвали бы проводницу, и дело с концом.

– Да, – подтвердил Зуев. – Рождались бы они сразу старухами.

– Ну, зачем старухами? – обиделся за женщин Шувалов. – Мы же не все время водку пьем. Я так думаю, что это все от физиологии.

– Конечно, – согласился Зуев. – Хотеть им больше нечего, конкуренток нет, остается просто жить. Это, наверное, конкуренция делает их такими злыми и жадными.

– И выбор, – уточнил Шувалов. – А мужиков, наоборот, отсутствие выбора.