Его губы растягиваются в улыбке, когда он снимает рубашку, ботинки и брюки, пока не оказывается полностью обнаженным и великолепным передо мной. Он проскальзывает под тонкое одеяло, укрывающее меня, и притягивает к себе.

— Пока все хорошо, это не обязательно должно иметь смысл.

— Папин дневник описал твое антитело как сильное. Самое сильное из всех альфа-антител. Он нарисовал его диаграмму. Вот почему Эрикссон был так одержим, когда нашел тебя. Прижимая руку к животу, я озвучиваю мысли, которые крутились у меня в голове с тех пор, как мы покинули Шолен.

— Может быть, это твой ребенок внутри меня удержал меня от превращения.

Накрыв мою руку своей, он целует меня в шею.

— Мой ребенок сильный. У этой древней заразы нет ни единого шанса.

Его комментарий вызывает улыбку на моем лице, но она быстро исчезает при осознании того, чего все это нам стоило. Наш улей. Наша семья.

— Ты рассказал Триппу о Тинкер и Рэтчетте?

— Да. Он вздыхает и оставляет поцелуй на моем плече.

— Прошло много времени с тех пор, как я чувствовал себя таким беспомощным. Я помню, когда Трипп впервые нашел меня, Тинкер не доверял мне. Они с Рэтчеттом стояли на страже, наблюдая за мной. Ожидая, что я приду в ярость или что-то в этом роде и убью всех. Он проводит пальцем по моей коже, отводя взгляд.

— В конце концов им наскучило наблюдать за мной изо дня в день, и мы стали играть в карты или кости. Через некоторое время мы стали довольно близки. Все трое. Всегда прикрывали друг друга, когда мы отправлялись за Легионом.

— Мне так жаль, Шесть. Поворачиваясь в его теле, я обхватываю рукой его живот и кладу голову ему на грудь, закрывая глаза от слез. Хотя я не знала ни одного из них очень хорошо, просто кажется неправильным, что таких добрых, так защищающих тех, о ком они заботились, постигла такая ужасная участь.

— Они были хорошими людьми. Лучшими.

Я даже представить не могу, что, должно быть, чувствует Кали, вынужденная оставить свою друга в таком месте. Возможно, со временем мы обретем покой, но сегодня мы скорбим о тех, кого у нас украли.

— Я знаю, ты собираешься сказать мне не делать этого, но…

— Остановись. Даже не говори этого. Они умерли не из-за тебя. Они умерли, потому что сделали выбор спуститься туда. Никого не заставляли.

— Лучше бы это сработало. Лучше бы это спасло этого ребенка. Я не могу жить с альтернативой.

— Ты хорошо себя чувствуешь. Это только начало. Подцепив пальцем мой подбородок, он смотрит на меня сверху вниз, его глаза блуждают по каждой черточке моего лица, прежде чем опуститься на мои губы.

— Ты хочешь поцеловаться? Этот вопрос возвращает меня к тем дням, когда он был немым и не мог сказать мне, чего он хотел. Когда он кивает, я притягиваю его к своим губам, наслаждаясь его вкусом и ощущением. Этот момент, который почти ускользнул из моих рук.

— Когда этот люк закрылся, я не думала, что ты вернешься ко мне, — шепчу я ему в губы.

— Как бы безумно это ни звучало, больше всего на свете я хотела быть там с тобой. На твоей стороне. Даже если эти твари разлучат нас.

— Ты и я принадлежим друг другу, Рен. Даже ад не сможет разлучить нас.

— Я люблю тебя. Жесткая щетина пробивается под тыльной стороной моих пальцев, когда я глажу его по щеке.

— Пообещай мне, что если это не сработает и я не переживу эту беременность, ты будешь здесь ради этого ребенка.

— Это сработает.

— Но если этого не произойдет. Я сжимаю его челюсть, глядя на него снизу вверх, непреклонная в своей просьбе.

— Ты будешь жить ради этого ребенка. Это не вопрос, а требование. Однажды, когда он думал, что я мертва много лет назад, он сказал мне, что стал безрассудным, безразличным ко всему остальному и склонным к саморазрушению.

— Ты обещаешь мне.

— Я обещаю тебе.

Кивнув, я утыкаюсь лицом в его грудь, обхватывая его ногой, не нуждаясь ни в чем большем, чем это.

— Тогда, мы ждем. Боль обычно приходит ночью, и я подозреваю, что если я проснусь утром, то смогу немного утешиться тем, что наши друзья погибли не напрасно.

ГЛАВА 36

КАЛИ

Звезды в небе мерцают, когда я смотрю вверх, вытирая слезы со своих щек. Насест в скалах с видом на лагерь служит хорошим местом для размышлений. Где я могу побыть одна, не отвлекаясь на всех остальных, целеустремленно суетящихся внизу. Здесь слышно только стрекотание сверчков и птиц и мягкий шелест ветра в кронах деревьев.

Валдис предложил помочь знахарке улья промыть и зашить раны Аттикуса. Одно из них, по-видимому загноилось, из-за чего у него была лихорадка в течение нескольких дней, и по ее словам, если бы он пробыл так дольше, то, вероятно, не выжил бы. Что оставило бы Валдиса совершенно одного, запертого в больнице со всеми этими мутациями. Мысль, которая сейчас вызывает еще большую агонию, чем раньше.

Брэндон решил остаться в Шолене, со своими родителями. Как я ни пыталась убедить его поехать с нами, поскольку его, несомненно, заклеймят как предателя, он отказался. Я боюсь за его выбор, но, в конечном счете, он должен сделать его сам.

Звук шагов предупреждает меня о приближении Валдиса, и что-то теплое проходит через меня, когда он садится рядом со мной на мягкое тканое одеяло, которое дала мне одна из пожилых женщин, когда мы вернулись. От запаха металла и того мыла, которым он пользовался, когда принимал душ в старом доме Рен, у меня текут слюнки, несмотря на печаль, которая поселилась в моем сердце.

И он, и Аттикус привели себя в порядок и нашли одежду, которая, хотя и немного тесновата, позволяет ему выглядеть как любому другому, на ком в детстве не было клейма раба. Если кому-то еще посчастливилось выглядеть как чудовищный Альфа. Брюки облегают его мясистые бедра, в то время как черная футболка облегает его бицепсы и широкую грудь.

Когда он наклоняется, целуя меня вдоль края горла, трепет в моем животе напоминает о том, как прикосновения этого мужчины влияют на меня.

— Ты что-нибудь ел? Я закрываю глаза, сосредотачиваясь на ощущении его губ, скользящих по моей шее, щетины на его лице, царапающей поверхность, его теплого дыхания, овевающего мою кожу.

— Да. Женщины постарше настояли, чтобы мы оба съели по три порции тушеного мяса. Его комментарий вызывает улыбку на моем лице, первую, которую я позволила себе, кажется, за целую вечность.

Спокойствие проникает в мои кости, когда его ладонь скользит по моему бедру, но при виде лица Кадмуса я вздрагиваю от чувства вины, пронзающего мой желудок. Конечно, Валдис чувствует это и отстраняется от меня.

— Ты думаешь о нем.