помню, очень у многих печка располагалась слева от входа в избу. Было и другое расположение, справа от входа (как, например, у Незнанова Филиппа Степановича), но у всех печка находилась в северной части дома, а основной фасад дома, на котором было больше окон, располагался на юг. Порядок домов нашей деревни был ориентирован с запада на восток. Если идти по дороге по указанному направлению, то дома оставались с левой стороны, окнами основного фасада на юг, а с правой стороны были погреба, кроме, пожалуй, нескольких, в том числе и погреба моей бабушки Маши, он находился непосредственно во дворе построек, относящихся к её дому. Что ещё примечательно, дом её был деревянным, что в нашей деревне, Красном Кусте, было редкостью. Абсолютное большинство домов были саманными…

Место перед печкой называлось не кухней, а чуланом, который от остального помещения избы закрывался занавеской. В чулане стояла лавка, а над лавкой — полавочник (в произношении звучит как полавоШник). Полавочник, это полка, на которой стояли, кроме всего прочего, хлеб и часто у бабушки Маши там были ржаные пышки. Когда она готовила тесто для хлеба, то обязательно заквашивала его больше, с учётом приготовления и дополнительных ржаных пышек. Формы для хлеба у неё не было, в отличие от нас, хлеб выпекался на поду (внутри жарко протопленной печи непосредственно на кирпичах). Когда была капуста (осенью), то на капустном листе. В другое время — просто на выметенных от золы кирпичах. Форма каравая была круглой и с округлённым верхом, как, например, современный хлеб «Столичный».

Полавочником называли тканое покрывало на лавку. И ещё, если изба топилась по-чёрному, то есть без трубы, а дым уходил в дверь или в отверстие в потолке, то делали такую полку, которую и называли полавочником, для защиты избы от сажи. Ну а третье назначение полавочника — полка для содержания на ней кухонной утвари, а также и, чаще, хлебных изделий…

Набегаемся мы с братом, проголодаемся, а домой бежать далеко. Вот к бабушке Маше, к полавочнику, за пышками. Даже если её и дома не было. Дом она никогда не закрывала на замок, да и вряд ли был у неё какой замок. Только на деревянную палочку.

Долгое время жил у бабушки Маши её внук, Сашка или Шурка, которого мы дразнили Фунтиком, за его тогда малый рост. Сын маминой сестры, Шведовой Марии Сергеевны (она, кстати, единственная из троих сестёр, дочерей бабушки Маши, очень внешне похожа на свою мать). Ох, и озорной был этот двоюродный брат. Досаждал он бабушке. Расшалится, она ему и говорит:

— Шурка! Хватит, говорю, баловаться. Всю ж… карандашом красным испишу!

Но до красного карандаша дело не доходило. Очень уж она любила Шурку. (Как и сейчас тётя Маша, Шведова Мария Сергеевна, до безумия любит своего правнука Мишу, несмотря на его не совсем безобидные проделки. Уже — любила, поскольку умерла 8 ноября 2018 года.) Казалось бы, и мы с Мишей (моим братом) такие же ей внуки. Но этот — домашний, свой. Собственно говоря, такая же ситуация и у всех. Мы ведь с Мишей и Валей бабушке Вере такие же внуки, как и Юра с Володей Незнановы. Но мы были, вероятно, роднее, потому что жили в одной семье…

Дом бабушки Маши был напротив магазина, поэтому он часто атаковался любителями выпить. Да и бабушка была не против этого, потому что ей доставалась пустая бутылка, а то и не одна. Вот один раз мужики пришли с тем же самым — выпить. С собой у них оказалось несколько бутылок какого-то портвейна не очень высокого качества. Типа печально известного портвейна «Солнцедар», а то и тот же самый «Солнцедар». (Это вино как раз только появилось в магазинах; его ещё называли «бормотухой» за очень низкое качество; где-то в начале 1980-х годов прекратили его выпуск.) Начали эти мужики пить, но даже такие крепкие на алкоголь и то не смогли убрать всё принесённое. Осталось в одной из бутылок половинка недопитого портвейна. К Шурке в это время пришёл Пахунов Валерка, который, как потом оказалось, приходился двоюродным племянником моей маме (по одной из её родственных линий было подворье Пахуняты), а нам, следовательно — троюродным братом. Но тогда мы не знали всех этих родственных тонкостей и отношений. И вот эти троюродные братья и допили вместе эту половину бутылки портвейна. Валерка, которому сразу поплохело, побежал домой, благо — недалеко, а Шурка остался дома. Совсем его развезло. Бабушка уж и не знала, что делать. Побежала к нам, привела отца, своего зятя. Разобраться в ситуации. Отец увидел бутылку и всё понял. Об этом портвейне уже тогда ходили не очень приятные отзывы. Шурка лежал на кровати, похоже — без сознания. Отец стал приводить его в чувство, хлестать по щекам. Наконец наш выпивоха очухался, посмотрел мутным взглядом и спросил:

— Где я есть?

— Я тебе сейчас покажу, где ты есть! — Сказала бабушка Маша. — Ты у меня сейчас узнаешь, как пить всякую гадость!

Но отец сказал, что Шурке и так всё отлилось за это дело, не надо его больше наказывать. На том всё и успокоилось.

Потом, позже, появилась в доме бабушки и внучка, Ирина, дочь тёти Шуры, второй маминой сестры, Александры Сергеевны Живилковой, моей крёстной. Но, насколько мне известно, только на лето, а зимой детей забирали родители. Но точно не могу теперь сказать, поскольку хорошо помню, что Шурка жил какое-то время у бабушки и зимой.

С Ириной произошла не очень хорошая история. Во всяком случае, бабушка Маша всегда себя за это казнила. Ира была ещё маленькой, года три-четыре. Дети часто играли около магазина. Вот там около-то и валялась часть разбитой стеклянной бутылки. Ира бежала, упала левой щекой на эту стекляшку. У неё до конца её жизни на щеке остался шрам. Рану в больнице зашили, но срослась она несколько криво, не разгладилась. А как могла бабушка тут углядеть, ведь все дети там играли, так было заведено, и ни с кем из них взрослых не было, тоже не заведено было. Впрочем, от падения при беганье никакой взрослый не защитит, как себя, так и ребёнка.

По какой-то причине в деревне бабушку Машу кое-кто считал чуть ли не ведьмой или колдуньей. Вероятно, из-за того, что у неё получалось знахарскими и оккультными способами лечить людей. Да я и на себе это испытал. У меня на левой ступне появилась бородавка, которая мешала ходить. Бабушка Маша сказала мне, чтобы я приходил к