Сократ сидел в куникуле в гордом одиночестве, уже облачённый в доспехи.

– Умные ребята были эти стоики, – вздохнул Сократ. – Говорили: неважно, что всю жизнь сидишь по уши в фекалиях, главное, чтобы душа расцветала.

– Что повергло тебя в столь печальное настроение? – спросил Элий.

Мрачность мысли была не свойственна Сократу – в этом он походил на своего знаменитого тёзку. В самых опасных ситуациях бывал он весел и обожал задавать вопросы.

– Печальное? Напротив – я счастлив! Наконец-то сегодня дерусь с Сенекой.

– Ты? Но ведь должен был я…

– «Пусть не хватает сил, желание действовать заслуживает похвалы» – гласит римская поговорка, – усмехнулся Сократ. – Вот я и решил: не все тебе, Император, грести лавры. Должно и другим достаться. Мне тоже хочется потягаться с Сенекой.

– Ты с ума сошёл!

– Почему? – Сократ поднялся со скамьи и похлопал Элия по плечу. – Послушай, Император. Ты неплохой парень. Но, как всякий римлянин, ужасный задавака. Вообразил, что лучше тебя бойца в Северной Пальмире нет. Ты старше меня на шесть лет. Ты искалечен. И все равно воображаешь себя самым лучшим. Так вот – сегодня ты посмотришь издалека, как я проткну брюхо Сенеке. К тому же последние опросы показывают, что наши зрители хотели бы увидеть именно этот поединок: я и Сенека. Так что сегодня дерёмся мы. А ты отдыхай и любуйся хорошей работой.

Элий замотал головой:

– Сократ, послушай. С чего ты взял, что я считаю себя лучше? Просто так сложилось, что только я…

– Вот-вот, «только я»! – перебил Сократ. – Сам послушай, как это звучит: «Только я!»

– Сократ, откажись от поединка. Дай мне сразиться с Сенекой ещё в этот раз. А потом – он твой. Потом – пожалуйста…

– Потом. Тогда уже будет неинтересно. А вот сейчас – в самый раз. Я же вижу: с каждым поединком он слабеет. Так ты хочешь, чтобы я сражался со слабаком?

– Ты же Сократ, мудрейший из людей!

– Император, не зуди, а! Я дрался на арене не меньше твоего. А может, и больше. И вся разница в том, что ты выступал в Колизее, а я здесь, в провинции. Ну и что из того? Арена – одна и та же. И кровь – одна и та же. И мечи. Так что погляди сегодня, как дерусь я. Погляди и скажи себе честно: «Не так уж я и хорош». Знаешь, чем человек отличается от бога? – спросил Сократ и сам ответил: – Не знаешь. А отличается он тем, что бог знает наверняка. А человек – нет. Человек говорит: «может быть». Говори как человек, думай как человек, когда берёшься учить. Сомнения, может, и не полезны для бога, но человеку не повредят. Да, я обычный человек. И ты – обычный человек. Нам с тобой не попасть в анналы. Но сегодня я сделаю нечто особенное.

Элий положил Сократу руку на плечо.

– У Сенеки очень сильный удар сверху. Береги голову. И постарайся, чтобы он не сбил тебя с исходной позиции.

– Не бойся, Император, я выиграю, – Сократ в ответ похлопал Элия по плечу. – Ты отличный боец. Но ты устарел… прости… Теперь другие приёмы. Увидишь, как я надеру Сенеке задницу. Надо же и мне когда-нибудь отличиться. А то столько лет бьюсь на арене – и все какие-то бледные поединки. И в вестниках обо мне не пишут. Да плевать на вестники! Хочу показать, что я – настоящий гладиатор. А без риска такое не докажешь.

– Я не стар, Сократ. Гладиаторы не стареют – они погибают. Раз я жив, значит – ещё молод.

Сократ подмигнул Элию:

– Сегодня будет пир. Готовься. Я всех угощу…

– Сократ! – У Элия перехватило горло. Он-то знал, на что способен Сенека.

– Вечером пир, не забудь! – смеясь, крикнул Сократ, уже стоя у выхода на арену. – Всех зову – Летицию, Клодию, Квинта с женой и Платона. Платона непременно. Хотя он и приписал мне фекальные высказывания в прошлой жизни. Но я его прощаю. До вечера!

И Сократ ушёл, насвистывая старинную песенку. Песенка эта была времён Элиевой молодости. Про гладиатора, который взялся исполнять желания для трех своих любовниц, да все перепутал.

Элий кинулся в каморку Диогена. Ланиста рассматривал новые доспехи и одобрительно улыбался. Доспехи в самом деле были великолепными – лёгкие и прочные, новая модель из Норика. Вторжение Элия оторвало его от столь приятного занятия.

– А, это ты! – Ланиста повернулся так, чтобы в лучах светильника на доспехах засверкала позолота. – Посмотри, как здорово! – Он всеми силами делал вид, что занят новым нагрудником и ни о чем другом разговаривать не будет.

Элий вырвал доспехи у него из рук и отшвырнул в угол.

– Ты должен остановить Сократа! Или Сенека его убьёт! Я заплачу. Сколько ты хочешь? Я буду биться весь будущий год бесплатно. Останови их… Дай сегодня мне сразиться с Сенекой. А в другой раз – пусть Сократ. Тогда – уже не страшно. Тогда можно. Но не сегодня!

Диоген посмотрел на него с удивлением: никогда прежде он не видел Элия в таком состоянии – он был как будто не в себе. Диоген едва понимал, что кричит ему лучший гладиатор центурии. Но пусть он и лучший, только к ланисте нельзя врываться, выкрикивая чепуху и потрясая кулаками.

– Ты плохо выглядишь, римлянин. Уж сегодня точно я не поставлю тебя против Сенеки.

– Тогда отмени бой!

– Что ты переживаешь? – Диоген поднял доспехи. – Сократ сам попросил об этом. И потом, в самом деле… Уж больно ты возомнил себя недостижимым. Сократ ничуть тебя не хуже. А Сенека только-только очухался после ранения. Перестань дурить.

Элий смотрел на него исподлобья. Сказать или нет? Выхода не было. Надо сказать, чтобы спасти Сократа.

– Диоген, Сенека – не человек, – произнёс Элий с мрачной решимостью.

– Ну а кто он? Берсерк?

– Он бог войны Сульде.

– Ха! Римлянин, ты точно спятил. Разве может человек меряться силами с богом?

– Иногда может. Отмени поединок, я тебя прошу. Сократ не победит. Ты бы поставил своего сына против Сенеки?

– У меня нет детей. Гладиаторам лучше их не иметь. Я – Диоген, киник. Или ты позабыл? Но в отличие от своего тёзки не собираюсь остаток жизни проводить в пифосе. Я веду дело и веду его хорошо. А у хорошего ланисты хорошее зрелище. А кто погибнет – неважно.

У Элия красный туман поплыл перед глазами.

– Так ты ненавидишь Сократа?

– Ненависть – это сильно сказано. Так, расходились во взглядах. Но он сам выбрал свою чашу с цикутой. – И тут с арены донёсся звук труб. И следом зарокотал голос комментатора. – Поздно что-либо изменить. Пойдём на трибуну, посмотрим, как они будут сражаться.

– Сенека! – вопили зрители.

Как все зрители одинаковы! Или не одинаковы? Говорят, в Риме теперь зрители тоже приходят в восторг, когда гладиаторы погибают. А раньше приходили в ужас. Или только делали вид, а внутренне жаждали смерти и крови? Всегда только смерти и крови?