– И вы все это изобрели, да?

Немудрено, что Волки решили использовать Пелла в своих целях. Он настоящий гений. Не представляю, чем они его шантажируют, и не хочу даже думать о том, чем ему пришлось пожертвовать в своей жизни.

Пеллегрин кивает.

– Вы проплыли вот тут. – Его палец застывает на узком канале около западного побережья. – А здесь вы, скажем так, выплывете обратно. И конечно, тебе кое-что пригодится. – Пелл вкладывает мне в руку холодный серебряный футляр.

У меня коченеют пальцы. Его что, хранили в холодильнике? Я пытаюсь удержать футляр, как кусок льда.

– Открой его.

В мягких гнездах лежат три шприца. Два заполнены янтарной жидкостью.

– Седативное? – уточняю я. – А куда надо плыть?..

– Узнаешь позже. И, да, в тех двух – седативное. Может, Ава очнется, бросится к панели управления и тогда ты будешь вынуждена сражаться с ними. – Я открываю рот, и Пелл поясняет: – Со своими друзьями.

И он резко умолкает. Ладно – сосредоточусь на вопросах, которые касаются моего грядущего путешествия:

– А что случилось с Авой?

Пеллегрин лукаво улыбается:

– Твой отец сообщил, что Ава, к сожалению, временно выбыла из строя из-за шального дротика.

И меня вдруг осеняет. У меня есть отличная идея!

– Вы можете ее обработать, как тех, кого делаете шпионами? И Грея? Они оба – без сознания!

– Высшее руководство было вакцинировано, – перебивает меня Пелл. – Невозможно вообразить, через какой ад прошли люди, когда вожаки приказали мне разработать вакцину. Это длилось два месяца – и мне хватило их с лихвой. Ава каждый день повторяла, как мне повезло, что я ученый, а не подопытный.

И Пелл издает смешок – нервный, болезненный.

– Но папа говорил, что вакцины не существует?

– Он сказал, что мы не можем никого исцелить. Разница колоссальная. Вакцина не обращает процесс, но делает саму процедуру бесполезной. Кстати, именно ее я тебе и вколол.

Ого!

Известие меня успокаивает. Отчасти. Я могу доверять Пеллегрину, отцу, себе самой. Никто из нас не находится под влиянием.

Но теперь я не могу взять на себя вину за выстрел дротиком – вот и все, о чем я теперь думаю.

– А разве Волки не догадаются, кто выстрелил в Аву?

Частичка меня хочет – страшно хочет, – чтобы папа вывел Аву из игры окончательно и бесповоротно. Но точно так же, как в отце уживаются любовь и боль, в нем борются решимость с милосердием. Это как две стороны одной медали. Я знаю, что он ни за что не нанесет смертельный удар, пока не убедится, что иного пути нет – даже если сам успеет пострадать. Впрочем, ради мамы он бы убил. И ради меня.

В темно-карих глазах Пеллегрина смешиваются сладость и горечь.

– Мне очень жаль, но наверняка догадаются, да. И для того чтобы все скрыть, Уилл пойдет на крайние меры. – Пелл говорит вежливо и мягко, но я чувствую, что он будет стоять на своем и не отступит ни на шаг. – Однако не стоит мечтать о простом решении проблемы. Мы слишком долго и упорно трудились, чтобы достичь успеха в своем деле, и прекрасно понимаем, чем рискуем.

На лабораторных столах нет ни фотографий, ни дорогих сердцу кружек. Интересно, Пеллегрину некого вспоминать или ему просто тяжело это делать?

– А у вас есть семья?

Теперь в его взгляде остается лишь горечь.

– Была. Давным-давно. – Пеллегрин хочет продолжить и что-то объяснить, но я слышу совсем другое: – Теперь моя семья – это Уилл. И пусть с тобой мы до сегодняшнего дня не были знакомы, Уилл мне столько про тебя рассказывал, что ты тоже стала для меня родным человеком, Иден.

Понятия не имею, как реагировать на его признание.

Значит, Пелл потерял тех, кого любил, и папа с ним делился историями обо мне, в результате чего я превратилась для Пеллегрина в родственную душу, так?

К счастью, Пеллегрин, кашлянув, резко меняет тему:

– Будь с ним осторожна. – Он дотрагивается до третьего шприца, заполненного жидкостью такого же небесно-голубого цвета, как и стены лаборатории. – Используй только в случае прямой угрозы твоей жизни. И смотри, чтобы его никто не украл. И не вынимай из футляра, пока не убедишься, что его никто не отнимет и не вколет содержимое тебе самой.

Внутри меня что-то обрывается.

– Если он настолько опасен, то зачем мне его брать? Какова цель?

– Желательно, конечно, чтобы цель была… но, Иден, ты ничего не слышала. Твое задание с убийством не связано. И ты должна любой ценой остаться в живых.

Пеллегрин подходит к своему оборудованию – к пробиркам и мензуркам – и прижимает руку к стеклянной дверце прямо под ними. По ладони, считывая отпечаток, пробегает яркий луч, раздается звуковой сигнал. Пеллегрин открывает потайное отделение. Наружу вырывается облачко пара и тотчас исчезает. Мгновенно вытащив необходимое, Пеллегрин закрывает дверцу обратно.

– Если хоть кто-то увидит эту вещицу, то смерти не избежать. – Пеллегрин не уточняет чьей, но мне уже ясно. Моей. – Посмотри на кровокод, Иден. Внутри находится…

– Кровь моего отца?

Выражение лица Пеллегрина меняется – как будто вместо меня перед ним возникает сложное уравнение, решение к которому он пока не нашел.

Ничего, он все поймет в считаные секунды.

В его руке – маленький пузырек: точно такой же я проносила в кармане два года… и разбила у входа в логово.

Вероятно, запасной план моего отца заключался не только в руководстве по выживанию.

Пеллегрин кивает.

– Кровокод является самым совершенным способом передачи информации на планете. Все, что твой отец когда-либо чувствовал, представлял, переживал… любые знания, которые он накопил… особенно здесь, во время работы над проектом… в общем, все данные находятся в крошечном пузырьке. Мы делаем новую копию каждый день, а предыдущий образец уничтожаем. Запасных нет – информация слишком секретна. Вот самая свежая копия. Единственная.

Правда, отзвучав, падает, словно легкое перышко, однако хранит в себе тяжесть целых миров.

Если с папой что-то случится, надежда останется лишь на хрупкий пузырек.

Если пузырек разобьется, работа, которой отец посвятил десятилетия, будет утеряна навсегда.

А если кто-нибудь узнает истинную цену пузырька, мой отец окажется в крайне уязвимом положении. Волки будут рассуждать примерно так: пробирка с кровью не предаст – в отличие от человеческого экземпляра, – поэтому аналог из плоти и крови нам больше не нужен.

Я встречаюсь с Пеллегрином взглядом.

– Почему вы отдаете его мне?

Пелл вкладывает пузырек в мою ладонь и смыкает поверх него пальцы.