Луиза смутилась и огорчилась, но утешать не стала, только коснулась его руки, и он принял эту ласку. Она достала носовой платок и вытерла ему нос, как ребенку.

– Ну же, успокойтесь, не плачьте, иначе я тоже начну рыдать…

– Все дело в почерке, понимаешь, девочка?

Луиза не понимала и молча ждала объяснений, комкая в руке носовой платок. Мсье Жюль заговорил, не глядя на нее.

– Ну, я не был доктором, может, поэтому и…

В устах любого другого человека фраза прозвучала бы смешно, но Луизе было совсем не весело: она поняла, как жестоко с ним поступила, растравив старую рану.

– Я не любил никого, кроме твоей матери, понимаешь?

Ну вот, он наконец-то признался…

– Никого…

Барьеры рухнули, он заплакал и взял у Луизы платок.

– Я видел, как все начиналось… И ничего не мог поделать. Она никого не слушала.

Мсье Жюль мял в ладони мокрый платок, глядя прямо перед собой, потом вдруг повернулся к Луизе, как будто его осенило и он решил поделиться озарением:

– Я был толстяк, понимаешь? Толстяки – особые люди. Им любят изливать душу, но никогда в них не влюбляются. – Мсье Жюль откашлялся и помолчал, не желая выглядеть смешным. – Вот я и женился на… Господи, как же ее звали?! Жермена! Да, точно – Жермена… Она сбежала от меня с соседом и правильно сделала, иначе была бы несчастна всю жизнь, потому что я любил одну-единственную женщину, твою мать.

Спустившиеся на землю сумерки придавали моменту истины душераздирающую серьезность.

– Я любил только ее… – повторил он.

Луиза утирала слезы друга и думала: «Как это ни странно, мы в одинаковом положении». Оба надеялись на любовь женщины, чья страсть – вся, без остатка – была отдана другому человеку. У нее перехватило горло. Они с мсье Жюлем сидели плечом к плечу в старой машине и словно бы бросали вызов жестокой судьбе.

– Хотите послушать продолжение?

– Если ты не против…

– Письмо от тысяча девятьсот шестого года.

– Вот оно что… Жанна беременна, так?

– Думаю, да…

Первые слова были самыми важными и значимыми. «Мой бесценный возлюбленный». Горько, просто, от самого сердца.

– Что он ответил? – спросил мсье Жюль.

– У меня только мамины письма.

Когда Луиза в последний раз мысленно называла мать «мамой»?

– Ну и ладно, бог с ними, с его письмами… Что она пишет дальше?

Мсье Жюль ничего не сказал. Он хмурился, его голова клонилась к плечу, как одуванчик на ветру.

Луиза продолжила:

Мсье Жюль успел взять себя в руки, пока Луиза читала, и заговорил спокойным голосом:

– Она сказала, что он родился мертвым, можешь себе представить? Зачем? Если не мне, то кому она могла бы сказать? Кому?

Жанна родила, на миг увидела лицо сына, и его силой забрали у нее. Ради одного этого обстоятельства стоило потратить все силы на поиски Рауля. Луиза делала это ради матери, так жестоко страдавшей и не утешившейся до конца дней.

«8 сентября 1912», – прочла она.

Они изумились – история принимала совсем другой оборот.

Жанна вышла замуж за Адриена Бельмонта в 1908-м.

Через год у них родилась дочь.

Через пять лет после расставания с доктором Жанна возобновила отношения с ним. Решилась на адюльтер.

Кто стал инициатором примирения? Скорее всего, Жанна: «Какое счастье, что вы ничего не забыли и согласились встретиться…»

Она высказалась очень ясно: «Я больше не могла. Я отдалилась от вас, но вы остались со мной, и я решилась. Пусть моя душа будет проклята, но я хочу жить в ваших объятиях…»

Луиза вздрогнула.

– Ты хоть не замерзла, девочка?

Она не ответила и долго молча смотрела в окно, как срывается с деревьев золоченый вечерний свет.

– Что вы сказали? Нет, мне тепло…

Если бы Луиза лучше знала своего отца, эта часть писем Жанны заставила бы ее страдать, но он был всего лишь образом с потускневшей фотографии, а с матерью она не расставалась и очень ее жалела.

– Будем продолжать?

– Хотелось бы…