Дивизия получила категорический приказ наступать именно здесь. Но чем дольше проводивший рекогносцировку командир вглядывался в местность, тем меньше она ему нравилась и всё больше внушала опасения.

Больше того, изучая в бинокль немецкие позиции, командир приходил к выводу, что здесь наступать нельзя. Мягкий луговой грунт, болотистый берег и обрыв изначально ставили наступающих в тяжёлое положение. Предполагать, что немцы позволят ползущим вверх танкам безнаказанно выйти на западный берег, было по меньшей мере наивно.

Тем не менее, подчиняясь приказу, танкисты со вчерашнего вечера и всю ночь наводили переправы и гати. А с рассветом продолжали работы почти открыто на виду у противника. Предполагать, что немцы не поняли, зачем вся эта возня, было просто смешно.

А вот то, что немцы вовсе не мешали работам и даже не стреляли, наводило на мысль, что или за рекой их вовсе нет, или, наоборот, видя открытую подготовку к наступлению, они, в свою очередь, подтягивают артиллерию и уплотняют оборону.

Придя окончательно к столь неутешительным выводам, командир рекогносцировочной группы убрал бинокль и приказал возвращаться. Садясь в ждавший его за кустами связной броневичок, он заключил, что хилые заросли не могли толком укрыть машину, но немцы, уж точно видевшие её, так ни разу и не пальнули по заманчивой цели.

К штабу, расположившемуся на лесной поляне почти у самого рубежа атаки, рекогносцировщики добрались за каких-то десять минут. Оставив броневик под деревьями, старший группы подошёл к центральной палатке и, приостановившись возле откинутого из-за жары полога, закрывавшего вход, громко спросил:

– Разрешите?..

Полковник, нервно расхаживавший вокруг раскладного стола со стоявшим на нём полевым телефоном, вопросительно посмотрел на него.

– Ну и как результат?

– Паршивый, товарищ полковник… – командир рекогносцировочной группы вошёл в палатку и совсем по-штатски сообщил: – Подходы тяжёлые, кругом топко, дно реки илистое, противоположный берег крутой.

– Гати проложены? – тихо спросил полковник.

– Так точно, товарищ полковник. Только от них мало толку.

– Почему? – полковник в упор посмотрел на рекогносцировщика.

– Всплошную реку не перекрыть, а гати точно указывают место переправы, и если возле каждой поставят пушки, то… – командир не договорил, но обоим было ясно, что это значит.

– Понимаю… – полковник присел к столу и забарабанил пальцами по столу. – А что немец?

– Вот это и подозрительно… То, что мы делаем, не видеть он не может, но почему-то молчит, – сказал рекогносцировщик и тихо добавил: – Как бы немец нам какой каверзы не учинил…

– Так… – полковник ещё немного побарабанил, а потом, видимо, придя к какому-то решению, взял трубку телефона и приказал: – Соедините с первым.

Через минуту в трубке послышался властный голос, и тогда полковник зло, чеканя каждое слово, выложил:

– Товарищ генерал, прошу отменить атаку. Место неудачное.

– Ничего! – ободряюще загудела трубка. – У тебя сотня танков, навалитесь скопом и лады.

– Но, товарищ генерал… – рискнул возразить полковник. – Я опасаюсь, что мы не достигнем цели, а только понесём напрасные потери…

Но трубка, не дослушав доклад, рявкнула:

– Ты приказ получил, вот и выполняй!

– Так точно, товарищ генерал, выполняю… – уставное подтверждение было произнесено.

Дальнейшее упрямство, принимая во внимание строптивый генеральский норов, грозило трибуналом, и полковник со вздохом положил трубку на ящик полевого телефона. Наступать приходилось здесь. И, словно ожидавшая этого момента, в голове полковника зашевелилась счастливая мысль. А что если генерал действительно прав, и у немцев на том берегу есть только дозорная линия с парочкой батарей, которые легко могут быть подавлены? И если это так, то у прорвавшейся танковой армады появлялась возможность рвануть по вражеским тылам…

Красная ракета взвилась над лесом, и новенькие «тридцатьчетвёрки», наполняя окрестности моторным рёвом, вырвались из скрывавших их зарослей и двинулись в атаку. Развернувшись в боевой порядок, танки дружно пошли вперёд, но почти сразу в этом бронированном строю начались сбои. То один, то другой танк внезапно замедлял ход, менял направление движения, а то и вовсе на какое-то время останавливался.

Сказывался грунт – труднопроходимый даже для гусеничных машин, но тем не менее танки неудержимо рвались к переправам. Однако оказалось, что немцы незаметно выдвинули часть орудий к самому обрыву и открыли частый и весьма действенный огонь. Теперь отдельные танки не только застревали в болоте, но и замирали на месте, сразу окутываясь дымным пламенем.

И всё же атакующие колонны прорвались к переправам и, одолев водный рубеж, с высоко задранным стволом пушек поднимались на крутой противоположный берег, а затем… падали вниз, сбиваемые перекрёстным огнём немецкой артиллерии…

Вдобавок над полем боя появились две девятки «юнкерсов» и с душераздирающим воем начали пикировать на скапливающиеся у переправ группы танков. Столбы выкинутой вверх грязи взлетали по берегу, опрокидывая угодившие под бомбы «тридцатьчетвёрки».

В штабе отлично понимали, что действовать пришлось в самых неблагоприятных условиях, но других донесений, кроме сообщения о начале атаки, не поступало, и полковник, всё больше нервничая, не находил себе места. Наконец, не выдержав, он вышел из палатки и, зайдя под деревья, где укрывались три танка штабной охраны, спросил у выглядывавшего из открытого люка танкиста:

– Ну как там у наших?

Танки, стоявшие у палаток, были радийными, и командиры машин, войдя в сеть, слышали все перипетии боя. Поэтому танкист почти без задержки доложил:

– Трудно, товарищ полковник. Немцы к нашим переправам артиллерию подтянули, на тот берег прорвались только отдельные танки…

– Так всем огонь по пушкам! – выкрикнул полковник, словно находясь там, в самом пекле боя.

– Пока на обрыв не вылезут, стрелять бесполезно, – громко возразил слушавший радио танкист. – Всё равно, что по воробьям…

Эта неожиданно выскочившая у бойца фраза заставила полковника зримо представить себе картину, складывающуюся на переправах, и он одним прыжком вскочил на броню, оказавшись возле открытого люка.

Потеснив башнёра, полковник устроился на его месте и приказал:

– Вперёд!..

Танк взревел мотором и выскочил на опушку, где перед полковником открылась вся панорама боя. Десятки машин, окутавшись выхлопными газами, устремлялись к реке, оставляя за собой на лугу широкие рубчатые борозды. Возле переправ они скапливались, было видно, как машины по очереди пытаются подняться на противоположный берег.

«Тридцатьчетверка» полковника устремилась туда, и сразу же вокруг неё густо стали рваться снаряды. У переправы машина задержалась, пережидая, пока по настилу пройдёт очередной танк. Немецкие снаряды выбивали из его брони снопы искр, но танк упрямо лез вверх и был уже наверху обрыва, когда вражеский снаряд угодил ему в боекомплект.