Когда Китиро с Юкико подошли к живой изгороди, коршуны расправили крылья и улетели. Хлопанье крыльев напугало молодожёнов. Юкико вскрикнула и увидела, как они поднимаются всё выше и выше. Коршуны прилетали не к ним.

Юкико поблагодарила стариков за то, что они позволили им жить в их доме. Потом сказала: «Извините, что мы вспугнули ваших коршунов. Похоже, вы с ними подружились».

Но старики ничего не слышали. Они даже не делали никакого усилия, чтобы что-то расслышать. С совершенно отсутствующим видом они смотрели на молодых людей. Юкико повернулась к мужу, одними глазами спросила — что делать?

«Мать, посмотри-ка, какие у нас теперь красивые соседи», — вдруг сказал старик. Он сказал это так, как будто бы разговаривал сам с собой. Но старуха ничего не слышала. «Мы старые и глухие, можете думать, что нас и нет вовсе. Но нам хорошо на вас смотреть, поэтому прятаться мы не станем».

Китиро с Юкико послушно кивнули.

Услышав родной голос, коршуны закружили над крышей. Их крики были нежны.

Китиро встал. «Они ещё не поели. Поэтому и вернулись. Пойдём отсюда, не станем мешать».

[1962]

Дом Кэйсукэ стоял возле впадающей в море широкой реки. Она протекала сразу за садом, но из окон дома её видно не было — река была скрыта невысокой насыпью, сооружённой вдоль берегов. Насыпь скрывала и поросший старыми соснами берег, так что их верхушки казались частью сада.

Митико продралась через живую изгородь. Она хотела поиграть с Кэйсукэ. Даже не поиграть — скорее, она хотела побыть с ним. Митико и Кэйсукэ учились в четвёртом классе. На свои свидания они приходили не через ворота и не через садовую калитку. Путешествия сквозь изгородь были их секретом.

Склонив голову к груди и закрыв лицо руками, Митико продиралась сквозь густую растительность. Для девочки это была непростая задача. Зато, когда она оказывалась в саду Кэйсукэ, она часто попадала прямо в его объятия.

Кэйсукэ стеснялся того, что Митико приходит к нему каждый день, и потому подучил свою подружку пробираться сквозь заросли. «Хорошо-то как! Настоящее приключение!» — говорила Митико.

Однажды Кэйсукэ забрался на сосну, росшую на берегу реки и увидел Митико: не оглядываясь по сторонам, она добежала до того места, где обычно продиралась сквозь изгородь. Оглядевшись, она перебросила через голову три свои косички, закусила их посередине. Решительно наклонившись вперёд, полезла сквозь изгородь. Кэйсукэ затаил дыхание. Добравшись до сада, Митико не обнаружила там Кэйсукэ. Она испуганно отпрянула к изгороди и спряталась в её тени. Теперь Кэйсукэ не видел её.

«Митико! Митико!» — закричал мальчик. Митико отделилась от изгороди и оглядела сад. «Митико! Посмотри наверх! Я на дереве!» Митико подняла голову, увидела Кэйсукэ, но ничего не сказала. «Давай скорее сюда!» — поманил её Кэйсукэ.

Пробравшись сквозь изгородь обратно, Митико встала под сосной и сказала: «Спускайся!» Но Кэйсукэ ответил: «Лезь сюда, знаешь, как здесь здорово!»

— Нет, брось свои мальчишеские штучки. Не умею я по деревьям лазать. Лучше ты спускайся.

— Нет, это ты лезь. Здесь ветки знаешь как удобно растут, даже девчонка заберётся!

Митико изучающе оглядела расположение ветвей. «Если я свалюсь, это всё из-за тебя будет. Если упаду и расшибусь насмерть, я не виновата», — сказала Митико и схватилась за нижнюю ветку.

Когда она добралась до Кэйсукэ, сердечко её билось, глаза сияли. «Ух, забралась! Только мне страшно. Обними меня».

Кэйсукэ крепко обнял её. Обхватив его за плечи, Митико сказала: «Здорово-то как! И море видно!»

— Отсюда что хочешь видно. И речку всю, и другой берег. Хорошо, что мы сюда залезли.

— Давай и завтра полезем!

— Давай!

Кэйсукэ задумался, потом сказал: «Только ты никому не говори. Я часто сюда лазаю. Никто про это не знает. Я тут и книжки читаю и уроки делаю. Смотри, никому не говори».

— Не бойся, не скажу, — кивнула Митико. — А чего это тебе захотелось птичкой стать?

— Ладно, тебе я расскажу. Отец с матерью ужасно поругались, мать хотела меня к деду с бабкой отвезти. Мне это не понравилось, вот я и забрался на сосну, здесь и спрятался. Они меня искали-искали, только не нашли. А отец к морю ходил меня искать, я сам с дерева видел. Прошлой весной дело было.

— А чего это они поругались?

— У этих взрослых всё одно и то же. Отец себе бабу завёл… С тех пор я и стал сюда лазать. Родители ничего не знают. Никому не говори, — с нажимом проговорил Кэйсукэ. — Вот что. Приноси-ка ты завтра сюда учебники. Будем на дереве уроки делать. Сразу начнём хорошие отметки получать. В саду листва густая, никто нас не заметит.

Они хранили свой секрет целых два года. Им было удобно в развилке старой сосны. Митико прислонялась спиной к одной ветке, клала ноги на другую. Прилетали птицы, ветер шумел в ветвях. На самом-то деле до земли было совсем близко, но маленькие влюблённые ощущали себя живущими в мире, который не имеет ничего общего с тем, что творится на земле.

[1962]

Добравшись до своего номера в лондонском отеле, Нагако плотно задёрнула занавески и свалилась на постель, как подкошенная. Закрыла глаза. Сначала она даже не сняла туфель. Потом поболтала ногами в воздухе и услышала, как они свалились на пол. Сказывалось утомление после воздушного путешествия из Японии через Аляску и Данию. Но дело было не только в естественной усталости с дороги. Эта усталость спровоцировала другую — усталость быть женщиной, усталость от брака с Игути.

Послышалось щебетание птичек. Гостиница располагалась в покойном районе Голландского сада. Нагако было удивительно, что в этом саду столько птиц. По сравнению с Токио лондонскую весну иначе как поздней не назовёшь. В мае распускались почки, расцветали цветы, щебетали птицы. Окно было зашторено, улицы не видно. Нагако слушала птиц, и у неё не было ощущения, что она за границей.

Нагако убеждала себя, что она прилетела в страну Англию, в город Лондон, но ей не удавалось отделаться от ощущения, что находится она в горах. Это потому, что она была счастлива в горах.

Она вспоминала, как вдвоём с дядей они скачут по зелёной горной дороге. Ей — двенадцать или тринадцать лет. Сейчас она видела эту девочку… Только после того, как Нагако переселилась в светлый дом дяди, ей стало понятно, какой мрачной была её прежняя жизнь вдвоём с отцом. Когда Нагако скакала на лошади, она забывала про смерть отца. Но счастье её оказалось коротким.

«Нагако, Ёсукэ ведь твой двоюродный брат, нехорошо», — сказала кузина Сигэко. С этими словами и закончилось её счастье. Нагако исполнилось четырнадцать лет, и она знала, что значат эти простые слова. Ей напоминали, что любовь и брак с братом были делом невозможным.