написанные от общей растерянности, непонимания туземных традиций и английского языка, неведения по поводу настоящего и ближайших перспектив, бессмысленности, в немалой степени бесполезности собственного прошлого опыта. На удивление, тексты в сборнике получились смешными, игровыми, с главным героем-трикстером, который смотрит на окружающие США так, будто спит и видит увлекательный сон о карнавале, не понимая его сюжета и не в состоянии в него вникнуть.

К примеру, стихотворение под названием «Ни в коем случае не о Нью-Йорке»:

Вот подходит человек

Маленького роста

И хватает кошелек

Очень даже просто.

Обнимает, словно мать

Блудного дитятю —

И давай бегом бежать

К черным своим братьям.

Вдоль по улице за ним,

Грозный в самом деле,

Пробегает гражданин,

Кошелька владелец.

Вслед за ним наперерез

Полицейский мчится!..

Вот такой приснился мне

Сон про заграницу.

В одном из бейтов (двустишие у мусульманских мистиков-суфиев, которое представляет собой законченную мысль) речь идет о зрителе, принявшем «единственную нить за целый ковер». Здесь – об опасности иллюзорного взгляда на мир, когда целое видится там, где его нет. И, в свою очередь, о стремлении постичь полноту мира, не вникая в его детали. В случае начинающего эмигранта-зрителя – ситуация более парадоксальна: ни полной картины, ни ее значимых фрагментов ты не в состоянии рассмотреть, оценить, прочувствовать. С одной стороны, по Стингу, I am alien in New York, а с другой, и в этом запутанность начальных глав автобиографического траве-лога, Нью-Йорк для тебя – некая «элиенистическая» (от alien) заповедная зона. «Необитаемый остров по имени Эмиграция», – как не без сарказма определил нью-йоркский писатель Владимир Соловьев. Ты бродишь по нему (об этом упомянутое вами стихотворение «К 25-летию»), имея несколько ориентиров, но охватить масштаб, обнаружить в городском ландшафте знакомые запахи, звуки, цвета, узнать по типажу торопящегося прохожего – не удается.

Ориентирами, в моем случае, были, навскидку, Метрополитан-музей и МоМА, клуб авангардной музыки The Knitting Factory, в те годы существовавший, и тусовочный Гринвич Виллидж (the Villagе, как этот район называют манхэттенцы), Централ-парк с «Земляничной поляной», театр Элизабет Стюарт La Mama и, о чем предупреждали, слегка анекдотичный Брайтон-Бич (первые четыре года я прожил в Бруклине, после чего на 15 лет переехал в манхэттенский Мидтаун). Однако между знакомыми, знаковыми местами располагалась чужая территория в виде сплошь невнятной декорации, барханы-небоскребы которой еще предстояло годами осваивать.

В 1993 году я открыл еженедельную газету «Печатный Орган»: был издателем, одновременно главным редактором и журналистом, ведущим несколько рубрик сразу. При этом до конца октября 1995 года я продолжал работать консьержем в отеле, куда устроился осенью 1989 года – на заработанные деньги газету и издавал. Вести еженедельник в режиме 7/24, по 3–4 статьи писать в каждый номер и пять дней в неделю работать в отеле – тут уже не до поэзии и прозы.

На латыни это звучит, как spiritus ubi vult spirat – дух веет, куда хочет. Я легкомысленно поддался журналистскому веянию, памятуя об основополагающем принципе пьес и прозы Беккета: «Все, что с тобой происходит, – не твое дело». В результате, последующие 18 лет, с 1993 года, почти не писал стихов. Все прозаические начинания, включая повесть некоей Инги Питерс (придуманный мною гетероним) «В поисках руки и секса, или мои нью-йоркские связи. Записки одинокой девушки» (можно прочитать на сайте www.gkatsov.com), остались незаконченными, за исключением нескольких рассказов. В сборник «Притяжение дзэн», вышедший в питерском издательстве «Петрополь», вошли стихотворения, рассказы и эссе, написанные еще в Москве, а также все, что сочинил в первые четыре года эмиграции.

Только в 2011 году я вернулся к поэзии. Профессор русской литературы Максим Шраер пригласил меня наежегодные Крепсовские чтения в Бостон-колледж, а ничего нового для выступления написано не было. Вдохновение активизировалось невесть откуда, после чего дело сдвинулось с мертвой точки.

ЕЦ Шесть лет вы служили консьержем в большом отеле в центре Манхэттена. Что добавили эти годы к вашему «открытию Америки»?

ГК Это был не простой отель, а 44-этажный флагман всемирной сети французских отелей Le Parker Meridien, владелец которой – Джек Паркер. Отель находится, действительно, в центре Манхэттена, между 6 и 7 авеню на 57 улице. Я попал туда, словно в голливудский фильм о жизни буржуа и их нравах. Гранит, позолота, водопад, стекающий по высокой отвесной стене, белой кожи диваны и кресла, кисеи и позументы, иранские гигантские ковры и интернациональные учтивые гости, среди которых взгляд в фойе мог остановиться, к примеру, на писателе и сценаристе хорроров Стивене Кинге, любовнице, а позже второй жене Трампа Марле Мейплз, или Арнольде Шварценеггере.

Когда я уже выпускал газету, одновременно продолжая работать в отеле, увидел как-то на входе Никиту Михалкова. Интервью с ним было бы, понятно, весьма желанным. Я выяснил, в каком номере он остановился, позвонил, представился и договорился о встрече. Он сказал, что может через полтора часа побеседовать со мной в фойе. Затем, правда, планы у него изменились и, в итоге, интервью не получилось. Но представьте себе, если бы все сложилось? Я беру перерыв, нахожу укромное место в «лобби» для разговора, проверяю, есть ли батарейки в диктофоне. Приходит Михалков и видит перед собой работника отеля в униформе, он же – владелец и главный редактор русскоязычного еженедельника. Думаю, о таком знакомстве он бы не забыл. Кстати, блиц-интервью с издателем и главредом «Иерусалимского журнала» Игорем Бяльским, прибывшим с кратким визитом в Нью-Йорк, я провел в package room, в небольшой, без окон, комнате с чемоданами и пакетами, которые гости отеля сдают на время. И отличное получилось интервью!

Многому в отеле научился. Прежде всего, английскому. Кстати, понять любого иностранца гораздо легче, чем, допустим, американца-южанина. Это было мучением и поводом для появления комплексов – общение с гостем отеля техасцем или замечательным представителем Аризоны. До сих пор не могу понять, как мне удавалось разобрать их акценты в первые годы своей работы.

Конечно, довелось узнать, что такое американские профсоюзы, а профсоюз работников гостиниц – один из самых крупных и влиятельных в Нью-Йорке. Представьте, профсоюзные боссы – это такие же, по сути, районные комсомольские и партработники, как и в присной памяти Советском Союзе. Просто близнецы-братья, люди какой-то особой вненациональной формации, цинизм и самодовольство которых зашкаливает.

В отеле стало понятно, что такое корпоративная этика. Немного об этом – в моей книжке «Нью-йоркский букварь».