Дамочки из оппозиции писали кипятком от столь захватывающих подробностей и предлагали себя в качестве «живого щита», коим можно окружить коттедж «правозащитника». Быков таинственно улыбался, обещал в скором времени представить доказательства сорвавшихся покушений и постоянно терял нить разговора, отвлекаясь на описания вчерашней рыбалки в компании трех депутатов литовского сейма.

– Стараемся, – веско заявил Трегубович.

– Сейчас наступает горячая пора, – по-русски американец говорил практически без акцента, – Москва начала активные действия на Кавказе. Общественное мнение взбудоражено. В этой связи я хочу услышать ваши предложения.

– У меня хорошие завязки с независимыми российскими журналистами, – тут же вскинулся Серевич, – можно получить от них фактический материал и представить его как наше собственное расследование.

– С кем именно вы поддерживаете контакт?

– С Альбуц, Бенедиктовым и Черкизянцем…

Андрей Черкизянц прославился на всю Россию после того, как выступил в программе Владимира Познера «Человек в маске» и пожаловался телезрителям на тяжелую судьбу педераста в России. Правда, поначалу все подумали, что под маской скрывается крупный чиновник из администрации Президента. Уж больно похожими были клочки бороды, торчащие во все стороны. Начался дикий крик, и телеведущему пришлось раскрыть истинную личность героя передачи. Так Черкизянц обрел известность.

За исключением своей принадлежности к «голубятне», Андрей никакими другими талантами не блистал. Однако верно служил «демократии» и крыл своих оппонентов почем зря, перебегая из лагеря в лагерь и раз в полгода впадая в депрессию по поводу расставания с очередным партнером-"изменщиком". С партнерами Черкизянцу хронически не везло. Они все оказывались либо излишне корыстолюбивыми и выкачивали из журналиста все заработки, либо очень «элитарными», требовавшими от Андрюши смены имиджа, сбривания бороды и перехода от освещения политических событий к бесплатной пропаганде «высокой мужской любви» в каких-то околокультурных журналах.

– Это хорошо, – кивнул куратор. – А у вас, Павел Изотович?

– У нас тяжелая артиллерия, – надулся Трегубович, – Ковалев, Елена Гоннор, Яблонский, Щекотихин, Рыбаковский… Кстати, двое последних намереваются в самое ближайшее время посетить Минск. Они приглашены на демонстрацию первого июля. С ними прибудут Пеньков и еще с десяток фигур помельче.

– Договоренность с ними есть?

– О предоставлении материалов?

– Да.

– Естественно, есть. Только вот в последнее время они повысили требования по оплате…

– Об этом вы можете не волноваться, – куратор достал из-под столика сумку, – здесь триста тысяч.

Серевич облизал губы.

– Что требуется от нас, кроме обычной работы?

– Усилить давление на российско-белорусский союз. Используйте пугало тоталитарного режима. Мол, если подписание документов состоится, то Беларусь лишится суверенитета, и жители станут людьми второго сорта… Сейчас момент очень выгодный. Премьером в Москве служит бывший директор русской контрразведки и бывший полицейский министр.

Сотрудник ЦРУ не знал, что накат на Степашко вызовет недовольство в Государственном департаменте США, откуда председателя правительства России ненавязчиво дергали за ниточки и опосредованно заставляли плясать под дудку американских интересов. Степашко и сам не подозревал, чью волю он исполняет, настолько тонко им манипулировали.

– Увязать это с Кавказом? – поинтересовался Трегубович.

– Только мягко. Пусть читатели сами делают выводы. Пока что открытая критика действий Москвы против чеченцев нам не нужна. Подождем, когда они завязнут окончательно…

– Я недавно видел Потупчика, – вспомнил Серевич, – он говорит, что режиму Лукашенки скоро настанет конец…

– Это и без Потупчика известно, – безапелляционно констатировал Трегубович, – ты бы вместо того, чтобы с ним базары разводить, лучше бы о долге напомнил. Уже всё сроки прошли. Я его материалы больше ставить не буду. Пусть сначала за прошлые отдаст. – – Сам ему и скажи. Я-то тут при чем?

– Это твое протеже, – с правилами русского языка Павел Изотович находился в напряженных отношениях. Он вечно путал падежи, род существительного и регулярно произносил слова «инциндент» и «пренцендент». Но это не мешало ему занимать кресло главного редактора.

– Ты с ним дела делаешь, – окрысился Иосиф Мульевич, совершенно не стесняясь присутствия постороннего. – Вечно все напутаете, наблудите, а потом на меня сваливаете! Надоело! Разбирайтесь друг с другом сами.

– А кто мне его сосватал?

– Ты сам просил о знакомстве. Вот и не выеживайся!

– Ах, так?! Ладно, я тебе это припомню!

– Господа, господа! – Куратор постучал согнутым указательным пальцем по столу. – Прекратите ссориться. У нас еще масса вопросов…

* * *

Вода продолжала прибывать. Одиннадцать забившихся в обеденный зал террористов едва успели унести оттуда ноги. Если бы они промедлили еще несколько минут, после того как из боковых проходов хлынула бурая жижа, путь наверх был бы отрезан.

На пересечении перпендикулярных тоннелей мокрые боевики встретились с возвращающимися Самаевым и его группой.

– Ну?! – заорал самый нетерпеливый, хохол по фамилии Гриценко.

– Пошли, – Муса ткнул рукой себе за спину, – по одному, цепочкой…

– Проход открыт? – спросил старший из белорусов, принявший на себя командование после странного исчезновения Федунича.

– Чисто…

Боевики за пять минут добежали до ведущего на поверхность бетонного колодца. Гриценко забросил автомат за спину и первым полез по вбитым в стену скобам. За ним потянулись остальные.

Муса захлопнул дверь маленького тамбура, повернул рукояти запорного механизма, просунул ствол своего «Кольта М-1911А1» [Пистолет калибра 11,43 мм.] в прорезь замка и трижды нажал на курок.

Тяжелые пули исковеркали полированные стальные цилиндры, сорвали зубцы с шестерней и намертво блокировали дверь. Теперь изнутри базы в спасительный колодец не было хода никому.

Самаев сунул пистолет в кобуру на ремне и полез вслед за остальными.

Гриценко поднатужился, отвалил крышку люка и радостно завопил.

В проем хлынул солнечный свет. Украинец только успел перекинуть одну ногу через край колодца, как заложенные Круминьшем фанаты «Ф-1» превратили его и трех следующих за ним товарищей в кровавый фарш.

Еще двое сорвались с лестницы. Один благополучно долетел вниз и раскроил себе череп об пол, второго успел зацепить за ремень портупеи накачанный литовец, зависший в десяти метрах от среза люка.

– Всем стоять!!! – страшно закричал Самаев. – Вниз по одному!

Он громко выругался по-татарски, коря себя за то, что не предусмотрел ловушки и не послал вперед опытного сапера.