— Этого — тоже связать.

До Бреста пана Володарского довезли на крестьянской телеге. Первые полчаса он яростно сверкал глазами по сторонам и пытался шепеляво ругаться. Носок кирасирского ботфорта выбил ему три передних зуба напрочь, а еще два шатались. Но затем даже до него дошло, что все бесполезно, поэтому ясновельможный пан просто привалился к борту телеги, отвернув голову от узла с крестьянским тряпьем, и понуро затих.

Когда телега въехала в арку ворот и, повернув направо, двинулась по широкому проходу между бастионом, прикрывающим ворота, и внутренней стеной крепости, пан Володарский завозился и, ерзая и опираясь на боковину телеги спиной, принял более вертикальное положение. Ну должен же в столь большом городе встретиться по пути какой-нибудь шляхтич, пусть он даже будет и схизматик, и, стоит только объяснить ему весь идиотизм положения, в котором оказался ясновельможный пан, он тут же выступит на защиту естественных шляхетских прав…

Надеждам пана Володарского так и не суждено было сбыться. Нет, шляхтичи… то есть те, кого можно было принять за таковых, на пути их странновато выглядевшего каравана встретились. И не раз. Вот только вопли ясновельможного пана о чудовищном надругательстве над шляхетским достоинством, об унижении, коему пан подвергся перед собственными холопами, о грубейшем и наглом попрании исконных шляхетских прав и привилегий отчего-то приводили совсем не к тому результату, на который рассчитывал пан Володарский. Чаще всего встреченные на пути шляхтичи в ответ на вопли пана просто останавливались и принимались нагло ухмыляться, а иные подходили поближе и, перемолвившись с ехавшим во главе колонны кирасиром, отчего-то принимались осуждающе пялиться на самого пана Володарского. Но более всего ясновельможного пана взбесило не это. А то, с какой наглостью и, уму непостижимо, чуть ли не высокомерием пялилась на пана Володарского встреченная по дороге сволота! Все эти крестьяне, ремесленники, погонщики волов и лошадей и остальная рвань.

Телеги остановились на центральной площади. Пан Володарский, слегка охрипший от попыток достучаться до мозгов тех идиотов, из которых сплошь состояла местная шляхта, зло сплюнул. Ну ладно, в конце концов, этот монах и кирасир что-то там говорили о судье. Тем лучше. Ведь судья явно человек благородного достоинства, и уж он-то должен разобраться с идиотизмом, творящимся вокруг него последние три часа.

Сержант спрыгнул с лошади и, кинув поводья также спешившемуся рядовому, споро взбежал вверх по ступенькам высокого каменного дома, по-видимому построенного не так давно, поскольку этот дом был совершенно не похож ни на старый костел, ни на другие дома, обрамляющие площадь, зато его архитектурные формы очень гармонировали с новой, большой, возвышающейся и над домами, и над костелом православной церковью с высокой звонницей. Пан Володарский раздраженно сморщился. Несмотря на то что русские были союзниками поляков в последней войне со шведами, в среде шляхетства их по-прежнему не слишком жаловали. И считали, что все земли, потерянные Речью Посполитой во время прошлой войны со схизматиками, рано или поздно все равно снова станут польскими. А зачем на польских землях схизматские храмы? Но тут ясновельможного пана отвлек голос, раздавшийся от двустворчатых дверей, за которыми скрылся кирасирский сержант:

— Ну, что тут у вас произошло?

Пан Володарский дернулся и всем телом развернулся в сторону говорившего. На верхней площадке лестницы стоял дородный ясновельможный пан в довольно богатом кафтане и недовольно смотрел на пана Володарского. Поляк облегченно выдохнул. Слава Езусу Кристосу! Наконец-то появился человек, который разберется во всех этих глупостях.

— Кхм, яшновельмошный пан, я — пан Володаршкий, — попытавшись, сколь это возможно со связанными за спиной руками, приосаниться и принять горделивый вид, начал ясновельможный пан. — Я поймал швоих беглых холопов, бешавших иш моего…

Дородный пан шляхтич выслушал его молча, не перебивая. Потом повернулся к кирасиру:

— А почему он связан?

Сержант спокойно ответил:

— Попытка нападения на граничный патруль при исполнении им своих служебных обязанностей.

— Яшновельмошный пан! — вскричал пан Володарский. — Гнушная лошь! Я вшего лишь собиралша шабрать швоих холопов. Этот пан шершант нагло…

Но тут дородный шляхтич резко махнул рукой, явно повелев пану Володарскому заткнуться. Польский шляхтич побагровел от столь демонстративного умаления его достоинства, но счел за лучшее сдержаться.

— Хм, — задумчиво произнес дородный и глубокомысленно потер лоб. — И все?

— Никак нет, ваша честь, — мотнул головой кирасир. — Еще и нападение на гражданское лицо с попыткой убийства.

— На кого?

— На меня, сын мой, — тихим голосом отозвался монах, выходя из-за спин крестьян. — Этот человек повелел своим гайдукам высечь меня плетьми, а когда это не удалось — зарубить.

— Вот как? — Дородный удивленно вскинул брови и мазанул по поляку сразу заледеневшим взглядом. — Я вижу, что тут так сразу и не разберешься. Надобно собирать коллегию…

Следующие два часа превратились для гордого поляка в настоящий кошмар. Судебную коллегию собрали быстро. В состав этой коллегии вошли двое представителей шляхты, один из которых был поляком, подданным короля Речи Посполитой, приехавшим в Брест по каким-то своим делам, его отыскали на торговой площади и пригласили поучаствовать в заседании суда, решающего судьбу его соотечественника, а другой — местным, подданным русского царя, но по национальной принадлежности тоже поляком. А также двое крестьян, что стало для пана Володарского сильным шоком. Холопы судят шляхту?! Да где ж это видано-то?!! Однако ни со стороны шляхтича польского подданства, ни со стороны местного возражений не последовало. А на гневную речь ясновельможного пана последовал уже набивший оскомину ответ судьи, что он-де находится на земле, на которой действуют законы русского государя. А согласно Государеву судебну уложению, ежели в конфликт вступают интересы представителей разных сословий, в судебную коллегию назначаются присяжные крестные целовальники каждого из них. С совершенно равными правами.

Первой начали разбирать жалобу на беглых холопов. В результате аж четыре семьи, которые, как выяснилось, тайно перекрестились в православие, были просто отпущены на все четыре стороны. Грабеж! Впрочем, внешне все выглядело благопристойно. Из православного храма был вызван дьякон, коий учинил всем объявившим себя православными строгий допрос:

— Имя?

— Тадеуш, ваше благовестие!

— Покажи крест!

Крестьянин торопливо выпростал из-под рубахи висящий на тонком шнурке медный крестик. Дьякон внимательно осмотрел его и согласно кивнул.

— А теперь положи крестное знамение!

Крестьянин торопливо осенил себя крестом строго по-православному, кладя его справа налево. Дьякон снова согласно кивнул, но на этом допрос не закончился.

— Когда был окрещен?