имени Маатаб. Угаф отвёл их в храм и поручил им кое-какую мелкую работу — например, перенос вещей из убежища в храм, когда были достроены жилые комнаты. Гезун почти не возражал против найма этой парочки, потому что Угаф объяснил — троим не справиться со всеми делами культа. Гезун погрузился в мечты — ему казалось, что он снова влюблён. Угаф, который, как можно было предположить, заметил знаки, которые подавали друг другу Гезун и Ро, казалось, не обратил на них внимания.

Настал день, когда высох последний кусок штукатурки, была нарисована последняя фреска и прибит последний лист золота. Угаф созвал Гезуна, Ро, Маатаба и Эху на совет. Он сидел во главе стола в расшитой золотом одежде из какого-то яркого восточного материала и высокой остроконечной шляпе. Угаф сообщил:

— Завтра ночью состоится освящение. Храм будет заполнен. Я для начала купил жертвенного вола. Но наше будущее зависит от того, насколько гладко пройдёт эта церемония — ведь нужно добиться от наших набожных дураков самых больших пожертвований. Давайте убедимся, что все мы выучили свои роли…

Когда они всё отрепетировали, Угаф сказал:

— Гезун, мы с Маатабом и Эхой заберём нашего вола. Я оставляю тебя здесь, чтобы охранять храм. Мы вернёмся через час.

Он увёл обоих воров. Гезун посмотрел на Ро. Он не оставался с ней наедине ни разу с того дня в гробнице Хефру. И всё-таки теперь он колебался — прощальные слова Угафа походили почти что на приглашение. Но такой юный и энергичный человек, как Гезун, вряд ли мог долго колебаться, что ему следует делать — удовлетворить вожделение или проверить подозрения. Выбор был известен с самого начала — и сделан очень быстро.

Угаф отвёл Маатаба и Эху в главный зал храма. Стоя перед статуей Ка, Угаф спросил:

— И как ваша храбрость?

Маатаб рассмеялся, а Эха продемонстрировал свои мускулы.

— Хорошо, — пробормотал Угаф. — Я изложил вам план. Тот молодой пёс думает, что всё пойдёт по этому плану. Но на самом деле мы сделаем вот что: Он будет прихорашиваться в начале обряда у себя в комнате. Он выйдет, думая, что должен пойти в главный зал и убить вола освящённым топором. Но вы двое…

Эха прервал Угафа:

— А мудро ли так прямо говорить об этом, стоя возле него? — он жестом указал на огромного идола.

— Ха! Это всего лишь статуя из бронзы и древесины. Я придумал её, и Екатари её сделал; ведь это я выдумал Ка и весь его культ. Если мы не верим в бога, то он не может существовать. — Угаф плюнул на статую. — Если вы боитесь…

— Мы? Боимся? — в один голос воскликнули воры.

— Что ж, тогда слушайте. Когда Гезун выйдет из своей комнаты, вы двое должны схватить его. Не убивайте его и постарайтесь оглушить его не слишком сильно. Я не хочу, чтобы он оставался без сознания во время жертвоприношения; толпе нравится, когда жертвы кричат. Свяжите его запястья и лодыжки покрепче и отнесите его в главный зал. Положите его на алтарь, а я сделаю остальное…

Сидя в своих покоях, Гезун мог слышать хор голосов верующих — они повторяли за Угафом слова гимна, а Ро играла на лире. Гезун вносил последние штрихи в свой костюм: клетчатая юбка до колен, обшитая золотой нитью, позолоченные сандалия, и роскошная коническая шапка — почти как у Угафа, но не такая высокая. Гезун прислушивался — он ждал, когда настанет его очередь. Выбрав подходящий момент, он ступил в дверной проём. Гезун уже протянул руку, чтобы отодвинуть занавес — и тут услышал писк. Появился Тети.

— Гезун! — сказал дух.

— Что такое?

— Есть одна вещь, которую тебе надо знать…

— Нет времени! Расскажешь после богослужения, — Гезун снова шагнул к занавесу.

— Это дело жизни и смерти.

— Клянусь святым крокодилом Гайдеса! Эха и Маатаб сейчас поведут вола. Отложим дело на потом.

— Но это твоя смерть! Они убьют тебя вместо вола.

Гезун замер:

— Как это?

Тети сообщил о приказах Угафа.

— Я невидимым проник в храм и теперь явился предупредить тебя — из-за этой крови летучих мышей.

— Но зачем Угафу убивать меня?

— Чтобы стать единственным господином, устроить для жителей Тифона кровавое представление, и убедиться, что ты не станешь возражать против таких жертв в будущем.

Гезун понял, какого дурака он свалял. С приглушённым проклятием он прыгнул к куче своих пожитков и вытащил кривой тартесский меч.

— Мы ещё посмотрим, кто кого принесёт в жертву!

— Не ходи в большой зал!

— Почему нет?

— Я не знаю, но в мире духов начинается великая буря. Произойдёт что-то ужасное.

— Гм! В любом случае спасибо тебе, маленький дьявол.

Гезун подобрался к двери на цыпочках. Он встал немного в стороне и отдёрнул занавес. Заметив движение в тёмном коридоре, он ухватил чью-то мускулистую руку и сжал её. Одним резким движением он втащил в комнату Эху. Тот набросился на Гезуна с маленькой дубинкой.

Эха потерял равновесие, и поэтому не смог нанести точный и прямой удар. Он сбил с Гезуна ритуальную шапку и задел его бритый скальп; в глазах у варвара засверкали звёзды. И Гезун вонзил меч в шею Эхи.

Тот упал на четвереньки, захрипев и выронив дубинку. В комнату вломился Маатаб. Гезун попытался забрать меч, но не успел, Маатаб обрушился на него.

Они откатились в середину комнаты, пихая друг друга ногами, колотя кулаками, пытаясь выдавить противнику глаза или оторвать уши. Маатаб засунул большой палец в нос Гезуну, но Гезун пнул Маатаба в промежность, и сетешанец со стоном отлетел назад. Они вновь сцепились, упали и покатились по полу. Гезун почувствовал, что рука его коснулась дубинки. Он поднял её и набросился на Маатаба. Удар попал вору в плечо. Маатаб отскочил и вырвал меч из тела Эхи.

Они снова сошлись — оба делали обманные маневры, уворачивались и наносили удары. Оба прыгнули одновременно, чтобы ударить наверняка; Маатаб вцепился в запястье Гезуна, а Гезун — в запястье Маатаба. Они пошатывались, пытаясь вырвать руки из мертвой хватки противника. Гезун почувствовал, как кто-то вцепился ему в лодыжку. Это был Эха, который ещё не умер. Гезун пошатнулся и упал. Маатаб прыгнул на него, но Гезун выставил обе ноги и ударил пятками Маатаба в живот. Сетешанец отлетел назад, к стене. Он выронил меч и опустился на пол, кашляя и задыхаясь.

Гезун поднялся и рванулся к мечу. На мгновение оба запутались — они пытались поднять оружие и в то же самое время оттолкнуть в сторону или придавить