– Так-то оно так… – соглашается Бабат.

А сам свое думает: «Как же так, чтобы царь – и был нехороший!»

Так бы и думал Бабат, да произошла такая история.

Спрыгнув с крепостной стены, Бабат побежал к Нарвскому замку. Здесь, на валу, отделявшем старый город от нового, он повстречал генерала Горна. Подбежал Барабыка к генеральской лошади, схватил за уздцы, закричал Горну:

– Сдавайся!

Признал генерал раскосые глаза Барабыки, схватился за шпагу. Хорошо, отскочил Бабат в сторону. Потом выбрал удобный момент, прыгнул и ухватился за рукоятку генеральской шпаги. Ухватился, держит и снова кричит:

– Сдавайся!

Так и держатся они вдвоем за одну шпагу. В это время подскакал к ним русский полковник Чамберс.

– Брось! – закричал полковник на Барабыку. – Не пристало рядовому чину у генерала шпагу брать! Отдай сюда!

А Барабыка словно окаменел, пальцы разжать не может. Разозлился тогда Чамберс, ударил Бабата по лицу. Пошатнулся Бабат, упал. Так и досталась генеральская шпага полковнику Чамберсу.

А тут как раз проезжал Петр с генералами.

– Что за шум? – спросил.

Чамберс и доложил ему: мол, рядовой чин, а у генерала шпагу отнять пытался, да и офицерского приказа не выполнил.

– Раз так, – сказал Петр, – всыпать ему батогов за такое дело.

Уехали генералы. Остался Барабыка один. А в это время, откуда ни возьмись, Перец.

– Ну что, – говорит Перец, – видал, каково нашему брату? Вот она, царская милость.

А Бабату и сказать нечего. Стоит, моргает раскосыми глазами. Хоть и злой мужик Перец, а все же и в его словах правда есть.

Бой кончился. Петр и Меншиков верхом на конях выехали из крепости. Следом, чуть поодаль, группой ехали русские генералы. Ссутулив плечи, Петр грузно сидел в седле и устало смотрел на рыжую холку своей лошади. Меншиков, привстав на стременах, то и дело поворачивал голову из стороны в сторону и приветственно махал шляпой встречным солдатам и офицерам.

Ехали молча.

– Государь, – вдруг проговорил Меншиков, – Петр Алексеевич, гляди, – и показал рукой на берег Наровы.

Петр посмотрел. На берегу реки, задрав кверху ствол, стояла пушка. Около пушки, обступив ее со всех сторон, толпились солдаты. Взобравшись на лафет с ковшом в руке, стоял сержант. Он опускал ковш в ствол пушки, что-то зачерпывал им и раздавал солдатам.

– Государь, – проговорил Меншиков, – смотри, никак, пьют. Ну и придумали! Смотри, государь: в ствол пушки вино налили! Ай да бомбардиры! Орлы! Герои!

Петр улыбнулся. Остановил коня. Стали слышны солдатские голоса.

– За что пить будем? – спрашивает сержант и выжидающе смотрит на солдат.

– За царя Петра! – несется в ответ.

– За Нарву!

– За славный город Санкт-Питербурх!

Петр и Меншиков поехали дальше, а вслед им неслось:

– За артиллерию!

– За товарищев, животы свои положивших!

– Данилыч, – проговорил Петр, – поехали к морю.

Через час Петр стоял у самой воды. Волны лизали подошвы больших Петровых ботфортов. Царь скрестил руки и смотрел вдаль. Меншиков стоял чуть поодаль.

– Данилыч, – позвал Петр Меншикова, – а помнишь наш разговор тогда, в Новгороде?

– Помню.

– А Нарву?

– Помню.

– То-то. Выходит, не зря сюда мы хаживали, проливали кровь и пот русский.

– Не зря, государь.

– И колокола, выходит, не зря снимали. И заводы строили. И школы…

– Верно. Верно, – поддакивает Меншиков.

– Данилыч, так и нам теперь не грех выпить? Не грех, Данилыч?!

– Правильно, государь.

– Так за что пить будем?

– За государя Петра Алексеича!.. – выпалил Меншиков.

– Дурак! – оборвал Петр. – За море пить надобно, за славу российскую.

Суворов с детства мечтал стать военным. Однако он был слабым и болезненным мальчиком. «Ну где же тебе быть военным! – смеялся над ним отец. – Ты и ружья не подымешь!» Слова отца огорчали Суворова. Он решил закаляться.

Наступят, бывало, зимние холода, все оденутся в теплые шубы или вовсе не выходят из дому, а маленький Суворов накинет легкую куртку и целый день проводит на улице. Наступит весна. Только вскроются реки, еще никто и не думает купаться, а Суворов – бух в студеную воду. Его не страшили теперь ни жара, ни холод. Мальчик много ходил, хорошо научился ездить верхом. Суворов добился своего. Он окреп и вскоре поступил на военную службу.

Семьдесят лет прожил Суворов. Более пятидесяти из них он провел в армии. Начал службу простым солдатом. Кончил ее фельдмаршалом и генералиссимусом.

Тридцать пять больших боев и сражений провел Суворов. В каждом из них он был победителем.

За непослушание императору Суворов был отстранен от армии. Жил фельдмаршал в селе Кончанском. В бабки играл с мальчишками, помогал звонарю бить в церковные колокола. В святые праздники пел на клиросе.

А между тем русская армия тронулась в новый поход. И не было на Руси второго Суворова. Тут-то и вспомнили про Кончанское.

Прибыл к Суворову на тройке молодой офицер, привез фельдмаршалу пакет за пятью печатями от самого государя императора Павла Первого.

Глянул Суворов на пакет, прочитал:

«Графу Александру Суворову в собственные руки».

Покрутил фельдмаршал пакет в руках, вернул офицеру.

– Не мне, – говорит. – Не мне.

– Как – не вам? – поразился посыльный. – Вам. Велено вам в собственные руки.

– Не мне. Не мне, – повторил Суворов. – Не задерживай. Мне с ребятами в лес по грибы-ягоды надо идти.

И пошел.

Смотрит офицер на пакет – все как полагается: и «графу» и «Александру Суворову».

– Александр Васильевич! – закричал. – Ваше сиятельство!

– Ну что? – остановился Суворов.

– Пакет…

– Сказано – не мне, – произнес Суворов. – Не мне. Видать, другому Суворову.

Так и уехал ни с чем посыльный.

Прошло несколько дней, и снова в Кончанское прибыл на тройке молодой офицер. Снова привез из Петербурга от государя императора пакет за пятью печатями.