Гермес, пользуясь тем, что его никто не видит, скорчил скептическую гримаску и поискал глазами Нику, свою верную союзницу. Конечно, ему не терпелось с ней на пару посмеяться над выспренным слогом отца и его неприкрытой лестью. Гермес упирался глазами прямо в Нику, но не заметил бы, даже поводи она рукой перед его лицом.

– Кто же чудесный мастер? – поинтересовалась Гера. – Чье творение?

– Мы и сами хотели бы знать, – отозвалась Афродита стервозно: ей уже не терпелось хоть из-под земли достать чудо-кузнеца и потребовать браслетов, ожерелий и зеркал с золотой амальгамой, в которых снова и снова отражалась бы ее красота. – Это тайна.

– Люблю тайны, – усмехнулась Гера и величаво шагнула к трону, на ходу сдергивая с плеч темно-синий жакет.

– Нет-нет! – бросилась к ней Ника. Ее обуяли видения несказанных страданий, которые обрушатся, стоит Гере опуститься на трон. Ника попыталась схватить богиню за руку, но лишь тенью скользнула вдоль рукава ее бледной блузки. – Не садись!

Ее никто не слышал, никто не видел, все поддались предвкушению, голова каждого была затуманена тщеславием: их правительница сейчас сядет на трон, которого заслуживает, и слава Олимпа еще больше упрочится.

Руки Геры сжали полированные подлокотники, узкая юбка туго натянулась на полноватых коленях. Богиня опустилась на сиденье, прильнув к серебряной спинке трона. И Ника ужаснулась. В этот же миг из потайных отсеков с лязганьем вырвались цепи, опутали тело Геры и намертво сковали. Она встрепенулась и вдруг закричала. Впиваясь все глубже в кожу богини, звенья цепей шипели, как разбуженные змеи, и их цвет менялся, пока раскалялся металл. Запахло жженым волосом и обугленной плотью, и на нежных руках Геры стали вздуваться волдыри ожогов.

– Снимите, снимите это с меня! – кричала Гера, пытаясь вырваться. Зевс, Аполлон и Гермес подскочили к трону, но тут же отдернули руки, обжигаясь. Наконец-то жар, который Ника чувствовала издалека, ощутили все остальные – и отшатнулись, отступили, сбившись в перепуганную стайку. Гера продолжала кричать и биться, и раскаленный трон под нею грозил превратиться в ее погребальный костер.

– Кто это сделал? – прогремел Зевс и обернулся к Гермесу. – Найди мне его. Сейчас же!

– Я уже здесь!

Из-за колонны появилась огромная фигура. Человеческая оболочка слетела с кузнеца, как пыль, и Ника увидела, как верна была ее догадка: он один из богов. Чужой и непохожий. Сильно хромая, кузнец шел через зал, и его звучный голос перекрывал всеобщий ропот. И лишь Геката взирала на все происходящее безучастно, стоя в стороне.

– Узнаешь меня? – вопрос кузнеца был адресован только Гере, извивающейся под цепями. Ее крик сменился стонами и слезами. Цепи вокруг ее груди и талии уже раскалились добела, прожигая одежду и впиваясь в тело.

– Гефест? – всхлипнула она.

– Ты даже имя мое помнишь, я поражен.

Гефест прошел мимо остальных, продолжая говорить только с Герой. Он разительно отличался от белокожих лощеных олимпийцев, и не только внешне. В нем была мощь неукрощенной стихии, подлинные чувства, такие сильные, что Ника усомнилась, испытывал ли кто-нибудь здесь подобное. И была боль.

– Ты назвала меня этим именем, прежде чем сбросить с Олимпа. Я оказался слишком уродлив для тебя, несравненная! Когда я родился, некрасивый и нежеланный, ты схватила меня за ноги, раскрутила и швырнула вниз. Я падал, ломая кости, пока не разверзлись океанские глубины и не поглотили меня, а ты забыла обо мне в тот же час. Ведь никакому уродству не позволено бросить тень на твое великолепие. Даже если это уродство – твой сын! Что ж, ты права. Тебе нет равных. И нет других, достойных сидеть на этом троне. О, я долго создавал его. Это самое главное из моих деяний. Ты так тщеславна, ты так хотела быть царицей и хозяйкой Олимпа, теперь у тебя есть даже трон. Наслаждайся своей славой, Гера. Пусть вся земля трубит о ней и о тебе!

Пока он говорил, рассерженные боги атаковали его со всех сторон. Зевс пускал молнии, Афина метнула копье, а Аполлон одну за другой выуживал стрелы из колчана. Но Гефест отмахивался от не знающих промаха стрел и сгребал молнии в горсть, а копье отскочило от его плеча, так и не пробив неуязвимую кожу.

– Вы что, думаете, меня можно этим взять? Вы, такие всеведущие боги! Приходило ли вам хоть раз в голову спросить, откуда берутся ваши чудесные стрелы, и копья, и мечи, и даже твои молнии, Зевс? Кто их кует? Нет, вы принимаете все как должное. Ваша нога никогда не ступала в огненные реки, окружающие мою кузню. Вы близоруки, глупы и мелочны, как она. И лицемерны. Разве ты, Зевс, – он перехватил еще одну молнию и отбросил ее в сторону, – не знаешь, чем все кончится? Ведь тебе известен конец этой истории. Концы всех историй.

– Освободи ее! Я приму тебя здесь, – пообещал Зевс. – Я дам тебе в жены… Афродиту!

Гефест издевательски хохотнул, вытащил из толпы упирающуюся Афродиту. От его железной хватки богиня обмерла, как кролик, которого подняли за уши. Гефест бесстыдно оглядел ее со всех сторон, откинул с левого плеча завитые кудри и впился в тонкую шейку то ли поцелуем, то ли укусом, одновременно грубо хватая ручищами высокую грудь. Кое-кто из олимпийцев отвел глаза. Афродита вскрикнула, и Гефест тут же отшвырнул богиню в сторону, как использованную тряпку, так что она не удержалась на ногах. Кузнец ухмыльнулся, довольный собой и своим представлением.

Ника ломала руки, растоптанная собственной беспомощностью. Она, видевшая, как изготавливался трон, знала его секрет. Единственная из олимпийцев, она могла спасти Геру, прекратить все это, просто нащупав тайный механизм, спрятанный под серебряной пластинкой с распятым на колесе человеком. Но Ника была бесплотна и невесома и лишь обжигала руки в тщетных попытках отстранить Геру от раскаленной спинки трона. Она видела, как обожженная кожа прилипает к металлу и лоскутами отделяется от красной плоти. Гера кричала. Никто не мог помочь, но не оставляла надежды только Ника.

И тогда Гефест повернулся и взглянул прямо ей в глаза, единственный заметивший ее:

– Уйди. Ты ничего не можешь сделать. Это моя судьба, это ее судьба. Не твоя.

Она задыхалась в чаду и запахе обуглившегося мяса, идущем от проклятого трона. Жар застилал ей глаза.

Дышать было нечем. Ника проснулась в темноте, поднялась на постели и больно стукнулась лбом об откидную сетку, нависшую над верхней полкой. Все в купе крепко спали, тучный сосед храпел, выводя рулады. Из тамбура тянуло табачным дымом.

До самого рассвета Ника лежала, глядя на разматывающуюся за окном тесемку железнодорожной насыпи, и, отбросив в сторону худое казенное одеяло, пыталась вспомнить, что ей снилось. Мысль вилась и дразнилась совсем рядом, но каждый раз ускользала. От тщетных усилий у Ники разболелась голова. Ядовитая от предчувствий кровь гудела в венах.

Поезд прибыл в Москву только ранним вечером, в начале шестого. Перспектива дожидаться следующего утра, чтобы попасть в театр, показалась Нике до того невыносимой, что она поехала на работу, не заходя домой, убедиться, что без нее не случилось никаких происшествий – и что Липатова заочно не уволила ее в приступе гнева, обиды или бог знает чего еще.