Констанция пожала плечами.

— Но какое отношение скандал в Версале может иметь лично к вам? Ведь вы ни в коем случае не пострадаете.

Старик печально улыбался.

— Боюсь, сударыня, что вы будете огорчены тем, что я вам сообщу. В первую очередь пострадают интересы моих хозяев Бемера и Бассенжа. Если покупка окажется мошенничеством, то мастерская разорится, и все, кто в ней работают, будут выброшены на улицу. За долгие годы своей работы я так и не смог накопить достаточно денег для того, чтобы наслаждаться старостью. Если я лишусь этой работы, у меня не будет средств к существованию. Вот что я имел в виду, когда говорил, что обстоятельства вынуждают меня доносить на хозяев.

Констанция успокаивающе положила руку на сухую морщинистую ладонь старика.

— Это нельзя назвать доносом, — сказала она. — Если бы вы обратились в тайную полицию — совсем другое дело.

— Вы мне очень симпатичны, сударыня, — произнес старик. — Вы молоды, красивы и, судя по всему, честны. Этого нельзя сказать о множестве других придворных, роем вьющихся вокруг вашей госпожи. Если вы считаете, что я поступил неверно, то можете осуждать меня.

— Нет, нет, — торопливо сказала Констанция. — Я думаю, что вы нашли единственно верный выход, обратившись ко мне. Кстати, как вы узнали, где я живу?, Старик улыбнулся.

— Это было нетрудно сделать. Мне было достаточно просто выйти на улицу и увидеть, как ваша карета останавливается перед домом на Вандомской площади.

— Вы не ошиблись, — с улыбкой ответила старику Констанция. — А кто был ваш посыльный? Старик рассмеялся.

— Я часто видел его в той харчевне, где ужинаю по вечерам.

— Вы дали ему золотой луидор? ~ Да.

Констанция достала из ридикюля кошелек. Старик тут же замахал руками, решительно возражая.

— Нет, об этом не может быть и речи. Я не нуждаюсь в милостыне.

Констанция открыла кошелек.

— Это вовсе не милостыня, — спокойно сказала она. — Во-первых, я должна вам луидор за письмо, а во-вторых, еще десять луидоров за хлопоты. И не смейте отказываться, иначе, вы можете не рассчитывать на меня.

Немного помявшись, старик принял деньги, спрятав их в нагрудном кармане.

— И все-таки, получилось не так, как я хотел, — с некоторым сожалением сказал он. — Эти деньги были совершенно излишними.

— Оставим разговоры о деньгах, — серьезно сказала Констанция. — У вас есть еще что-то для меня? Старик развел руками.

— Я сообщил вам все, что знал. Хотя… Кажется, я видел ту даму, о которой говорили Бемер и Бассенж. Она чуть старше вас по возрасту и уступает вам по красоте, но я вполне мог бы назвать ее симпатичной. У нее правильные черты лица, но, к сожалению, она скрывалась под накидкой, а я успел заметить ее только тогда, когда она покидала нашу мастерскую. Это была дама среднего роста в сером дорожном плаще.

Констанция мгновенно напрягла память, стараясь вспомнить, кто же из приближенных к королеве дам носит серый дорожный плащ. Немного поразмышляв, она пришла к выводу, что серый дорожный плащ мог быть на ком угодно, в том числе и на ней самой.

Чуть постарше меня… Симпатичная… Среднего роста…Нет, таких слишком много при дворе. В конце концов, королева, решившись купить ожерелье от Бемера и Бассенжа, могла обратиться к любой из своих фрейлин — не обязательно из числа наиболее приближенных. Может быть, так было бы и правильнее. А может быть и нет…Тем временем старик поднялся со скамьи. . — Весьма благодарен вам. Весьма и весьма благодарен кланяясь, произнес он. — Я в вас не ошибся, сударыня, полагая, что вы очень добры. Но не хочу больше отнимать у вас время и ухожу. Прощайте, сударыня.

Констанция рассеянно кивнула.

— Прощайте.

Старик еще раз поклонился и пошел к ближайшему выходу. Констанция смотрела ему вслед, но уходить не спешила. Еще недавно проникавшие сюда яркие солнечные лучи исчезли, только снаружи, у самых переплетов окон, лежал серебристо-белый свет, от которого темные лики святых и тусклая позолота в церкви казались еще строже и мрачнее. Кое-где молились, сидя или стоя на коленях, какие-то люди.

Наконец, Констанция поднялась со скамьи и направилась к порталу, возле которого, глазея на деревянные и каменные скульптуры, важно прохаживался Мишель. Констанция взяла сына за руку и вышла из храма.

На улице она с какой-то необъяснимой радостью ощутила теплое дыхание весны, полновластно воцарившейся во Франции. Ее ослепил свет весеннего дня, а шум улицы напомнил о кипении жизни.

Итак, во дворце готовится какая-то интрига. И связана она с бриллиантовым ожерельем, стоимостью больше, чем в полтора миллиона ливров, которое сейчас мирно покоилось в сейфе у парижских ювелиров Бемера и Бассенжа. Возможно, кому-то удалось убедить королеву совершить этот опрометчивый поступок, а, возможно, все обстоит по-другому.

Констанция только сейчас ясно поняла опасность, грозившую ей в связи с этой авантюрой — с одной лишь оговоркой. Оговорка эта состояла в том, что неведомый старик, служивший в мастерской Бемера и Бассенжа, сообщил ей правду. Она не могла быть до конца уверенной в том, что все это не подстроено ее недругами. Нет, герцогиня д'Айен-Ноайль не способна на такое. Она слишком строго придерживается правил христианской морали и, к тому же, целиком поглощена делами, связанными с дворцовым этикетом. Ей, наверняка, и в голову не могло прийти организовать такое.

А вот что касается графини де ла Мотт… Судя по словам старика, женщиной, которая посещала Бемера и Бассенжа, вполне могла оказаться именно она, Женевьева де ла Мотт. Симпатичная, среднего роста, чуть постарше Констанции… Неужели она? Что же это могло значить? Либо Бемер и Бассенж заплатили ей большие деньги за то, чтобы она уговорила ее величество сделать эту покупку, либо графиня де ла Мотт ведет какую-то собственную игру. Но что это за игра, Констанция пока не могла понять.

Тем временем в доме графини де ла Мотт царило оживление. К полудню на завтрак здесь собрались граф де ла Мотт, Александр де Калиостро и супруга графа де ла Мотта Женевьева. Завтрак проходил в присутствии двух слуг, которые молча разливали напитки и убирали блюда. Графиня де ла Мотт предпочла кофе горячий шоколад с ванилью. После большой чашки шоколада она, наконец-то, почувствовала бодрость.

— Итак, мой милый супруг, — с улыбкой обратилась она к графу де ла Мотту, — завтра мне понадобится помощь вашей давней знакомой.

Граф надул свои тонкие губы, сделав оскорбленное лицо.

— Я вам уже говорил, Женевьева, что с Мари-Николь мы расстались. И не нужно каждый раз подчеркивать степень моей близости с ней. Отныне я намерен поддерживать с ней исключительно деловые отношения.

Графиня де ла Мотт пребывала в хорошем расположении духа, а потому позволяла себе шутить.

— Именно о деловых отношениях и идет речь. Мне нужно, чтобы вы послали за Мари-Николь немедленно. У нас не слишком много времени, а дело, которое ей предстоит выполнить, требует определенных навыков.