Она стойко выдержала мой взгляд.

— Сегодня он не явится на службу, с ним покончено, — сказала она. — И со мной тоже.

— Спасибо тебе, Талия. Ты все отлично сделала. Если я переживу сегодняшнюю ночь, то помогу тебе вернуться в свиту императрицы.

— Ты не понял, Тео, — сказала она. — Я имела в виду, что со мной тоже покончено, я покидаю гильдию. Я больше ни на что не гожусь. Мне удалось подвести всех вас.

— Брось молоть чепуху. Тебя же едва не убили. Ты ни в чем не виновата.

— Нет, виновата. Я была слишком беспечна, и меня провели, как дурочку. Я виновата в смерти Цинцифицеса.

Она заплакала.

— А ты тоже хорош, бросил меня, даже не простившись! Конечно, прошло уже восемь лет с тех пор, но ты сильно обидел меня.

— Я оставил записку, — возразил я.

— Записку… По-моему, наши отношения заслуживали более теплого прощания. И вот теперь ты наконец явился, женившись на другой клоунессе, а со мной обращаешься, как с обычной проституткой.

— Прости, — сказал я. — За все.

— Почему-то сейчас я не слишком расположена к прощению. Сегодня ночью, Тео, от моих пыток умер человек. Ради гильдии. Очередное бессмысленное сражение. Мы ведь ничего не изменим, Тео. Как ты не понимаешь? Против нас слишком могущественные силы.

— Я не согласен с тобой, — мягко сказал я. — Но если ты хочешь покинуть нас, то уходи. Что мне передать от тебя в гильдию?

— Передай, что я умерла, — сказала она. — Возможно, так оно и случится. Скажи, что я погибла вместе с остальными. Талии больше нет. В любом случае мне надо бежать из Константинополя. Я убила капитана императорской гвардии.

— Держи, — сказал я, протягивая ей кошелек. Она открыла его и взглянула на деньги.

— Здесь слишком много, — сказала она. — Я не могу их взять.

— Мне они не нужны, — сказал я. — Мы здесь хорошо устроились. Они помогут тебе начать новую жизнь. Купишь клочок земли, обзаведешься хозяйством. Ты еще вполне можешь встретить надежного человека. Создать семью.

Она сунула мешочек за пояс и встала.

— В девять лет я сбежала из родного дома, — сказала она. — От отца, который бил меня за непослушание. Два года я слонялась по свету до того, как гильдия подобрала меня и приобщила к шутовскому ремеслу. Возможно, я не смогу больше веселить народ, но уж точно никогда не буду заниматься домашним хозяйством.

— Ты можешь работать у меня, — предложил отец Эсайас. — Я найду отличное применение для женщины с такими прекрасными талантами. Речь идет, безусловно, не о проституции, а о самом почтенном, на мой взгляд, воровском ремесле.

— Полагаю, мне следует поблагодарить тебя, — сказала она. — Но я вынуждена отказаться, святой отец. Не обижайся, но глубина моего падения еще не настолько велика.

И она ушла.

— Ты заблуждаешься, дитя мое, — проворчал Эсайас. — Глубины тебе наверняка хватает.

Я подхватил свою сумку и лютню и закинул их за плечи.

— С имеющимися сведениями ты мог бы уже обратиться к властям, — заметил Эсайас.

— Тогда пришлось бы заодно сообщить им об обстоятельствах одного убийства, совершенного сбежавшей преступницей, — возразил я.

— Да, вероятно, пока не стоит, — сказал он. — Ладно, удачи тебе. На этом рискованном деле наши желания объединились, хотя и по разным причинам.

— Спасибо за все, святой отец, — сказал я. Он перекрестил меня, и я отправился во Влахернский дворец.

Прибыв во дворец, я обнаружил императора в мрачнейшем настроении.

— Плохи дела, шут. Совсем плохи, — проворчал он. — Не надо было мне никого слушать. Ну и что с того, что он слеп? В этом Анемасском подземелье не лучше, чем в аду. Там люди обречены на страдание. Вот так согласишься на что-то в момент слабости, а потом уже ничего не изменишь. Не могу же я признаться в собственной глупости!

— Я вас понимаю, мой повелитель, — сказал я. — Прежде у него были хоть какие-то простые радости, но в своем нынешнем заточении он лишился даже их. А физические ограничения гораздо менее мучительны, чем духовные.

— Понимать-то ты понимаешь, однако мне интересно, удастся ли тебе сегодня поднять мне настроение, — проворчал он. — Ведь именно за это я и плачу тебе.

— Я как раз подхожу к тому, что хотел бы предложить вашему величеству.

— И что же?

— Вы оказали бы мне великую честь, разрешив спуститься в тот подземный мир и развлечь вашего брата нынче же вечером. Возможно, тогда он легче воспримет тяжесть такой перемены.

Он взглянул на меня увлажнившимися глазами

— Добрый шут, ты устыдил меня, — сказал он. — Твоя сердечная и духовная щедрость превосходит даже благодати, даруемые нам церковью.

— Ваше величество преувеличивает мои достоинства, — с поклоном сказал я.

На самом деле я не считал такое сравнение похвалой, но сейчас не время было спорить по данному поводу.

Император повернулся к своим гвардейцам, потом остановился.

— А где же капитан Станислав? — недовольно спросил он.

Один из стражников вышел вперед.

— Его служанка доложила нам сегодня утром, что капитан приболел, — сказал он. — Ему не хотелось бы подвергать ваше величество опасности заражения.

«Тонкий ход, Талия», — подумал я.

— Очень предусмотрительно с его стороны, — сказал Алексей. — Что ж, тогда вы сами пригласите ко мне хранителя императорских чернил.

Стражник удалился и вскоре вернулся с чиновником в ярко-бордовой мантии, похожим на расфуфыренного петуха. Разумеется, сам он не обременял себя ношением чернильницы или перьев, а лишь прищелкнул два раза пальцами, и двое его подручных, бухнувшись на колени перед троном, предложили императору серебряные подносы с этими священными предметами

— Много ли времени тебе понадобится, чтобы развеселить его? — спросил Алексей.

— Мой господин, исполнив долг перед вашим величеством, я мог бы провести там в случае надобности хоть всю ночь.

Он взял лист бумаги, нацарапал на нем распоряжение и поставил печать.

— Держи, — сказал он, протягивая его мне. — Ты будешь вознагражден за это, я обещаю.

Поклонившись, я спрятал документ за пазуху.

Далее последовало обычное дневное представление, но, к счастью, император отпустил меня вскоре после обеда. Мне нужно было проникнуть в темницу до смены вечернего караула. Не стоило рисковать, предоставляя сообщникам Станислава возможность задержать меня.

Аглая встретила меня на выходе из дворца. Я передал ей острый жонглерский реквизит, который у меня могли отобрать тюремщики. Мы обсудили план наших действий.

— В твоем замысле есть один существенный изъян, — сказала она, подводя меня к входу на половину императрицы.