— Спорю, это как-то связано с ними, — заявила Ракель. — Ну,с привидениями. Из-за них все ведут себя странно.

Я понимала, что на самом деле преподаватели просто пытаютсяне подпустить учеников к Черити. Ну или наоборот.

— Да чего над этим ломать голову, — сказала я. — Какаяразница, что там такое? Все равно через две недели нас тут уже никого не будет.

— Это если время не прекратит растягиваться. — Викухмыльнулся, помахал нам и нырнул в мужское крыло.

Когда мы с Ракелью шли обратно по главному коридору к нашейбашне, она сказала:

— К нам приближаются неприятности.

Я глянула направо и увидела отца, направлявшегося прямо кнам.

— О нет! — И убежать некуда. — Останешься со мной?

— Я бы осталась, но ты и сама знаешь, он меня все равнопрогонит. Чем скорее я уйду, тем скорее ты с ним разделаешься.

Она была права. Я вздохнула:

— Ладно, поговорим потом.

Ракель пошла в комнату, где когда-то мы жили вдвоем, и яосталась наедине с отцом.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.

— Увы, в этом желании ты одинок. — Папа не любит, когда емудерзят, но я заметила, что он проглотил резкий ответ.

— Ты расстроена. Я понимаю, что ты огорчена, и предполагаю,что ты имеешь на это полное право.

— Предполагаешь?

— Тебе непременно нужно на кого-нибудь злиться? Злись наменя. В конце концов, именно я принял то решение, и если ошибся, то прошупрощения. — Прежде чем я успела спросить, о чем это он, папа добавил: — Носкажи, долго ты еще собираешься мучить свою мать?

— Я ей ничего не сделала!

— Ты оттолкнула ее от себя. Ты ее игнорируешь. И думаешь,что она не страдает? Что ты единственная в семье, кому может быть больно? Ведьвсе это разрывает ей сердце! Я не могу видеть ее терзаний и не верю, что тыспособна их спокойно переносить, а тем более — быть в них виноватой.

В моей голове промелькнуло воспоминание — мама с полным ртомшпилек заплетает мне косички к Осеннему балу. Нет уж, я не собираюсь этомуумиляться.

— Я не могу хорошо относиться к людям, которые не хотят бытьсо мной честными.

— Бьянка, ты впадаешь в крайности. Ты подросток; думаю, делоименно в этом...

— При чем тут «подросток»? — Я быстро огляделась. Вокругникого — ни людей, ни вампиров. — Скажи, что случится, если я откажусь отнять учеловека жизнь.

— У тебя нет выбора.

— А я думаю, что есть. — Он все равно не хотел говорить мнеправду. Вот вам и мое право на обиду, и папино признание в том, что он совершилошибку. — Что если я выбрала именно это?

— Бьянка, это не тот случай, когда ты можешь выбирать. Непозволяй своему гневу взять верх над здравым смыслом.

— Хватит, поговорили, — отрезала я и двинулась прочь.

Я думала, что он пойдет за мной, но он этого не сделал.

Ночью я лежала в кровати миссис Бетани, положив брошь натумбочку. Коллаж Ракели на стене был ярким, как ночник, и я изо всех силпыталась радоваться его ярким краскам и моим будущим планам, как делала этораньше. Но ничего не получалось — я думала о моей матери. Это разрывает ейсердце.

Пока я злилась на маму с папой (а я до сих пор была вбешенстве), наш разрыв меня не мучил. Но иногда я вспоминала, как мы былиблизки друг с другом, и тогда так сильно по ним скучала, что становилосьневыносимо больно.

То, что я потеряла, потеряно навеки. Или нет? Не знаю, какможно по-другому относиться ко всему их вранью.

Дверь в дом с грохотом распахнулась. Я вскочила с постели икрикнула:

— Кто там? — Мне даже в голову не пришло, что если этозлоумышленник, то лучше затаиться и молчать.

Злоумышленником оказалась миссис Бетани, но это как-то нерадовало. Несмотря на поздний час, на ней по-прежнему было то же самое платье,в котором она вела сегодня уроки. Видимо, работала допоздна. Глаза ее яростнопылали.

— Идемте со мной!

— Куда?

— Чтобы предстать перед вашим обвинителем и — хочетсянадеяться — опровергнуть ее слова.

Что бы это значило? Мне стало страшно, внутри все словнооборвалось.

— Я... хорошо, только дайте я оденусь.

— Халата вполне достаточно. Мы должны решить этот вопросбезотлагательно.

Очевидно, больше никаких объяснений не будет. Трясущимисяруками я натянула купальный халат, завязала пояс и сумела опустить брошь вкарман так, что миссис Бетани этого не заметила. Я чувствовала: брошь должнабыть со мной.

Когда я застегнула на шее обсидиановый кулон, миссис Бетаниповернулась и повела меня в школу. На самом верху северной башни ярко светилисьнесколько окон, в том числе и то, где, по моим представлениям, жила Черити.

— А мои родители там, наверху?

— У меня сложилось впечатление, что вы больше не нуждаетесьв их обществе, — сказала миссис Бетани. Ее длинная юбка волочилась по траве.Она ни разу не оглянулась, очевидно не сомневаясь, что я иду следом. — Яуверена, что вы и сами превосходно справитесь.

Я очень сомневалась, что она действительно хочет, чтобы ясправилась. Миссис Бетани была в бешенстве, но я никак не могла понять,сердится она на меня или на кого-то другого, но если учесть, что шли мы вкомнату Черити, я подозревала, что на кого-то другого.

Мы молча поднимались по винтовой лестнице. Я нервно крутилав руках пояс от халата. Понятно, что мой «обвинитель» — это Черити, но в чемона меня может обвинять?

И тут я поняла. Ужас стиснул меня, как чей-то сильный кулак.Я остановилась на пороге, не желая заходить внутрь.

— Миссис Бетани... если бы мы с вами могли простопоговорить...

Она протянула руку, распахнула дверь и втолкнула менявнутрь.

Черити сидела в самом центре комнаты на стуле с высокойспинкой, одетая в школьную форму «Вечной ночи» — единственная не рваная одежда,которую я когда-либо на ней видела. Руки она чинно сложила на коленях ивыглядела так обманчиво... Я потрясенно поняла, что в комнате есть еще кто-то:Балтазар, сидевший на небольшой скамейке в углу. Судя по его безвольной позе иболезненному выражению лица, он не поддерживал свою сестру, а тоже былобвиняемым.

Не дожидаясь подсказки, я села на скамейку рядом с ним.Балтазар кинул на меня безутешный взгляд.

— Мисс Мор, — произнесла директриса требовательно, — будьтелюбезны, повторите то, что рассказали мне сегодня вечером.

— Я так рада, что мы с вами сумели найти общий язык, миссисБетани. — Черити улыбнулась. — Это напомнило мне, что когда-то мы неплохоладили — до тех пор, пока не узнали друг друга получше.